Борис Житков - Очерки

И верно. Чего же не попробовать? Подходящие леса нашлись, и уже пробуют — пускают зверя.

С белкой, например, даже не стали возиться в совхозах. Ее быстро изучили, узнали, что ей надо, поняли, почему она сама всем поколением потоком бежит из края в край, узнали, чего она ищет. И стало ясно: жила бы она на Кавказе, эта самая сибирская белка, не будь на пути широких приволжских степей. А белке степь перейти что море переплыть. В степи она пропадет от бескормицы, и выбьет ее степной зверь и птица. Но коли самой ей не перейти, так посадим мы ее на поезд и пассажиркой отправим на Кавказ. Там есть леса; про них уже известно, что они как раз впору для беличьего житья. Да и есть на Кавказе своя белка, только от нее мало проку. Сибирскую белку как ценный пушной товар — вот что надо множить и разводить в лесном хозяйстве. И сибирская белка поехала на Кавказ. На горной высоте тысячи климатов, белка сама выберет, где ей лучше. Пусть бы только поначалу не выбили сдуру несведущие люди весь новый пушной посев. Она быстро размножится среди елок и кедров, и заселит белка кавказские высоты, как и сибирскую тайгу.

А вот что делать, коли зверя губит новый климат? А там, где климат ему хорош, не растет то, что ему годно в пищу?

Что ж, коли зверя не подтянешь к зарослям, давайте заросли подтянем к зверю. Может быть, они согласятся расти в этой нужной для зверя погоде? Что ж, можно и так. И как пчеловод разводит цветущий луг для пчел вокруг пасеки, так и мы можем насадить деревьев и кустарников, нужных для ценного зверя. Да, и на такой путь готово стать наше пушное хозяйство: подтянуть к зверю все травы, леса и кустарники, где ему привольно будет жить.

Все это: где зверю привольно, где трудно, что нужно, что вредно, — все это удалось узнать ученым трудом, зорким досмотром и тысячами опытов совхозов и зоопарка. Но смотрите, такая смешная и обидная штука: северный олень — лопарская корова, — которого, кажется, знали, к которому привыкли не меньше, чем к домашнему петуху, — этого оленя хотели устроить жить в нашем морозном и снежном крае, в Московской области. Оказалось, что северный олень — это два зверя на тех же четырех копытах. Один зверь — летний, другой — зимний. Зима и лето на его заполярной родине так резко разнятся, что весь зверь — северный олень — перерождается по этим двум сезонам. Зимой кровь, все соки, пищеварение, весь его жизненный режим — все другое. Он живет и дышит иначе.

Зимой северному оленю нужен тамошний, тундровый, мох — ягель. Он острыми копытами раскапывает заполярный снег и жадно начинает глодать из-под снега мерзлый тундровый мох. Он найдет его всюду: на бегу, на дороге. А поставьте вы этого оленя зимой в стойло на душистое сено, на самые разлучшие парные коровьи корма — ничто, ничто не мило зимнему оленю; он отощает, захиреет и сдохнет тут же на лучшем сене, у сытных кормов. Зимнему северному оленю давайте ягель. И пока мы не вырастим ягеля в наших местах, не привозите к нам этой заполярной коровы.

И вот, когда ученые в зоопарке стали пристально исследовать жизнь зверей и птиц, они натолкнулись на чудо. Оказалось, что северный житель, глухарь, морозит себе ноги на зимнем морозе, а с виду изнеженный южный франт, фазан, на самом крепком морозе ходит босиком, и хоть бы что — лапы целы. У этой южной птицы лапы голые, а у глухаря-мужичка они в перьях, будто в валенках. Спасает он эти свои ноги тем, что засовывает в снег, — там теплей и укрыто от ветра.

В чем же дело? Фазанья кровь оказалась более морозостойкой, она не застывает натвердо при этом морозе, когда каменеет кровь в лапах глухаря. А ведь, казалось бы, ни за что не поверить, что нежный фазан, кавказский житель, с своим тонким цветистым хвостом, крепче глухаря, этого медведя среди птиц.

Ученые додумались: ведь это не один случай. И не только в птичьем царстве неожиданно приходится наталкиваться на ту врожденную приспособленность живого организма, которая вовсе ему не нужна в привычных условиях его жизни. Кто бы мог подумать, что нежнейший тропический цыпленок — маленький страус — не побоится сорокаградусного мороза? Кто бы сказал, что завзятый хищник — лиса — будет жить на коровьих кормах, лишь с маленькой мясной приправкой, казалось бы, лишь для вкуса? Белый медведь родится и живет на льду, плавает в мерзлой воде и обходится на лютом ветру и морозе без всяких берлог. Кто бы подумал, что он вынесет московское лето, когда жара в иные дни бывает 30R С в тени? Оказывается, ничего. Пережил, не сдох, хоть — что говорить — трудненько приходилось.