Тадеуш Ружевич - Избранное

Г е р о й. Дядя, дядя…

Д я д я. Ну, что скажешь, Казик?

Г е р о й. Я знаю, что многие аплодировали, но они уже забыли об этом. Теперь их интересуют марки автомобилей или костюмированные балы, а я все еще держу ладони вместе, и те аплодисменты звучат во мне. У меня иногда внутри сплошной гул аплодисментов. Я пуст, как храм ночью. Аплодисменты, дядя, аплодисменты…

Тишина.

Д я д я. А вообще-то вы все дохлятины, никудышный народец. Буквоед ты просто, вот и копаешься во всем без конца, без краю. Что же мне-то в таком случае говорить? Подумаешь, велико дело — ваши аплодисменты, экая важность! Помню, во время беспорядков нашего командира в томатный суп бросили. Погоди-ка, как его звали?

Г е р о й. В суп?

Д я д я. В котле как раз томатный суп кипел. Время было неспокойное, волнения разные, бунты, словом, кипело все… А он пришел на кухню проверить: суп там для всей роты варился. Мы взяли да и бросили его туда и закрыли котел крышкой. Он так и сварился вместе с усами. И шпоры сварились и ордена. Меня до сих пор смех разбирает, как вспомню. (Похлопав Героя по плечу.) Совесть нежную имеешь. Отпускаю я тебе грехи твои!

Г е р о й. Грустный я, дядя. Знаете, дядя, когда я был маленький, я играл в лошадки. Превращусь, бывало, в коня и мчусь по двору ли, по улице — грива по ветру. А теперь, дядя, я в человека превратиться не могу, хотя и директор института. Я хотел бы вскопать землю, отыскать несколько картошек и испечь их для вас, дядя. У картошки серая, шершавая кожура. А в середине она белая, рассыпчатая и горячая. Я хотел бы иметь свою яблоньку с ветками, листьями, цветочками, яблоками… Я уже так давно не сидел в тени. Яблоко покрыто прозрачной пленочкой воска, отпечатки пальцев на таком очень четко видны. Яблоки висят на ветках. Ждут моей руки. Как девушки…

Д я д я. Почему ты, Казик, не возвращаешься? Мы все тебя ждем. И мама и сестры.

Г е р о й. Не могу, дядя.

Д я д я. Не хочется еще домой из шумного мира?

Г е р о й. Нет.

Д я д я. Еще не наелся, не наглотался?

Г е р о й. Нет еще, дядя, аппетит растет, только рот откроешь. Так бы и глотал целые города: и людей, и дома, и картины, и бюсты, и телевизоры, и мотоциклы, и звезды, и одалисок, и носки, и часы, и титулы, и медали, и груши, и таблетки, и газеты, и бананы, и шедевры…

Д я д я. А может, соберешь вещички да и отправишься со мной? Завтра будешь уже на месте.

Г е р о й. Нет, дядя, я уже не могу вернуться.

Д я д я. Пойдем, пойдем, птицы поют, весна близится.

Г е р о й. У меня дел полно, надо решать вопросы разные, от них ни оторваться, ни опомниться. Может, потом как-нибудь.

Д я д я (вытирает ноги одеялом, надевает штиблеты, задвигает таз с водой под кровать) . Ну, Дзидек, я, пожалуй, пойду. Оставайся с богом!

Герой молчит, лежа с закрытыми глазами.

В комнату входят д в о е м у ж ч и н. Один из них в каскетке, другой в шляпе. Оба — в длинных осенних пальто, один вынимает из портфеля бумаги, другой раскрывает складной металлический метр. Они измеряют комнату Героя. Делают это очень тщательно.

М у ж ч и н а в к а с к е т к е. Три метра сорок восемь сантиметров.

Мужчина в шляпе записывает. Мужчина в каскетке измеряет двери, потом кровать, называет цифры. Мужчина в шляпе записывает, прибавляет, умножает и делит. Мужчина в каскетке подходит к Герою, измеряет его рост, объем груди, размер ступни, головы, толщину шеи и т. д. Склоняется над Героем.

Что это он зажал в руке?

М у ж ч и н а в ш л я п е. Бумагу.

М у ж ч и н а в к а с к е т к е. Надо разжать ему пальцы. (Медленно один за другим разгибает его пальцы, вынимает из руки Героя бумаги.)

М у ж ч и н а в ш л я п е. И что там?

М у ж ч и н а в к а с к е т к е. Какие-то бумаги. Биографии… (Читает вслух.) «Я родился в тысяча девятьсот двадцатом году. После окончания начальной школы… Я забыл, что в народной школе у меня был одноклассник, который давал мне сыр, этот мальчик был из деревни. После окончания. Получив аттестат зрелости, я пытался поступить на работу в городское управление. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году, в гостинице, я вытер сапоги покрывалом с кровати… Закончив обучение в начальной школе, я поступил в гимназию. По окончании средней школы намеревался… (Мужчина качает головой, читает дальше.) Люди, идите все ко мне!»

М у ж ч и н а в ш л я п е. Он что, спит? Может, притворяется?

М у ж ч и н а в к а с к е т к е (продолжает читать) . «В тысяча девятьсот тридцать восьмом году я вытер сапоги о ковер и порезал полотенце, когда вытирал лезвие. Затем, когда мне исполнилось восемнадцать лет, я начал сдавать экзамены на аттестат зрелости. Но я не успел его сдать, поскольку первого сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года вспыхнула мировая война… Этот ужасный катаклизм, который поглотил…»