Этгар Керет - Внезапно в дверь стучат

Беспокойство

Альбинос в соседнем кресле пытался завязать с ним разговор. Гершон отвечал вежливо, но на сближение не шел. Он летал достаточно часто и знал, какова динамика этих ситуаций. Есть открытые, милые люди, а есть те, кто старается создать с вами некоторую близость, чтобы потом, после взлета, когда они захватят подлокотник, вам было неловко за него бороться.

— Мой первый раз в Америке, — сказал альбинос. — Я слышал, полицейские там реально двинутые, достаточно на красный свет перейти, чтоб они тебя в тюрьму бросили.

— Все будет окей, — лаконично ответил Гершон и прикрыл глаза.

Он представил себе, как входит в офис генерального директора «Глобал Тойз», с теплой настойчивостью пожимает руку седому человеку, вставшему навстречу, и говорит: «У вас есть внуки, мистер Липскер? Давайте-ка я расскажу вам, во что они будут играть этим летом». Его левая нога снова и снова постукивала по стенке самолета. Надо запомнить и не трясти ногами во время встречи, это говорит о неуверенности в себе.

К ужину, поданному в самолете, он не притронулся. Альбинос набросился на курицу и салат, словно это были изысканные лакомства. Гершон снова взглянул на свой поднос. Ничто на подносе аппетита не вызывало. Завернутый в целлофан шоколадный торт напомнил Гершону о собачьем дерьме из сна жены. Яблоко вообще-то выглядело относительно неплохо. Гершон завернул его в салфетку и положил в совершенно пустой дипломат. Надо было сунуть в дипломат несколько брошюр, подумал он, что будет, если чемодан не долетит?

Все мы люди

Чемодан не долетел. Все пассажиры его рейса уже ушли, и альбинос тоже. Пустой конвейер еще несколько минут покрутился, а потом устал и замер. Представительница компании «Континентал» сказала, что ей очень жаль, и записала адрес его гостиницы.

— Это большая редкость, — сказала она, — но ошибки случаются. Вы же понимаете, все мы люди.

Может быть. Хотя бывали моменты, когда Гершон чувствовал, что он — нет. Например, когда Эран умер у него на руках в больнице Ландау. Если бы Гершон был человеком, он бы наверняка заплакал или потерял сознание. Он еще не понял до конца, что произошло, объяснили ему близкие; нужно время; только когда он действительно поймет — сердцем, не умом, — это будет как удар. Но с тех пор прошло десять лет, и никакого удара не было. Никакого удара. В армии, когда ему не дали пойти на офицерские курсы, он плакал как ребенок. Он помнит, что старшина смотрел на него в совершенном шоке, просто не знал, что делать, а вот когда умер лучший друг — ничегошеньки.

— Мы, конечно, выплатим вам компенсацию в сто двадцать долларов, если вы предъявите квитанции на одежду и вещи личного пользования, — сказала представительница компании.

— Личного пользования, — повторил он.

Она приняла повтор за вопрос.

— Ну, знаете, зубная щетка, крем для бритья. На обороте бланка все перечислено. — Она указала пальцем на нужное место и добавила: — Мне очень, правда, очень-очень жаль.

Как следует

Посреди лобби компании «Глобал Тойз», производящей игрушки, стоял молодой человек в дешевом костюме. Над его приоткрытым ртом чуть неловко расположились редкие усики, словно верхняя губа чего-то устыдилась и решила надеть парик. Гершон хотел спросить, где лифт, но через секунду разобрался сам. Он знал, что отсутствие у него брошюр мистер Липскер сочтет проявлением непрофессионализма. Надо было подумать об этом заранее, надо было положить в ручную кладь хотя бы одну. И он бы наверняка так и сделал, если бы не докучливый сон жены, который эхом перекатывался по черепу, когда Гершон собирался.

— Документы, — сказал усатый, и изумленный Гершон переспросил:

— Простите?

— Документы, — повторил усатый и обратился к стоящему рядом с ним лысому темнокожему человеку в сером пиджаке: — Прикинь, да, какие типы сюда приходят.

Гершон медленно пошарил по карманам. Дома он привык постоянно предъявлять документы, но за границей к нему впервые обратились с такой просьбой, и из-за тяжелого нью-йоркского акцента усатого это почему-то звучало так, будто на него вот-вот наденут наручники и зачитают ему права.

— Вообще не торопятся, а? — сказал усатый темнокожему в пиджаке.

— Да и зачем, — улыбнулся тот мягкой желтоватой улыбкой. — Мы никуда не денемся.

— Что я скажу тебе, Патрик, — продолжил усатый и глянул в протянутый Гершоном паспорт, — не зря мама тебя Патриком назвала. Ты просто святой.

Он вернул паспорт Гершону и что-то пробормотал. Гершон кивнул и побрел к лифту.