Этгар Керет - Внезапно в дверь стучат

Прошло почти два месяца с тех пор, как перед ним уселся потный толстяк, когда в кафе вошел этот, с рябым лицом. Несмотря на изрытую кожу и на то, что выглядел он годами десятью старше Мирона, это был красивый харизматичный мужчина. Первое, что он сказал, стоило ему сесть:

— Я был уверен, что ты не придешь.

— Мы же договорились, — сказал Мирон.

— Да, — грустно улыбнулся рябой, — но после того, как я на тебя так вызверился, я испугался, что ты струсишь.

— Ну вот я здесь, — почти вызывающе ухмыльнулся Мирон.

— Извини, что я кричал по телефону, — сказал рябой. — Прости. Я потерял контроль над собой. Но я каждое слово имел в виду, слышишь? Я прошу тебя перестать с ней встречаться.

— Но я ее люблю, — сказал Мирон полузадушенно.

— Иногда надо отказаться от того, что любишь, — отчеканил рябой и добавил: — Поверь тому, кто чуть постарше тебя, — иногда надо отказаться.

— Прости, — сказал Мирон, — но я не могу.

— Ты можешь, — рассердился рябой. — Ты можешь и откажешься. Никаких вариантов тут нет. Положим, мы оба ее любим, но по случайности я ей еще и муж, и я не дам тебе разрушить мою семью, слышишь?

Мирон покачал головой.

— Ты не знаешь, как моя жизнь выглядела весь последний год, — сказал он мужу. — Ад. Даже не ад, а просто одно большое затхлое ничто. Когда так долго живешь ничем, а потом появляется нечто, не можешь от него отказаться. Ты же понимаешь, правда? Я знаю, что ты понимаешь.

Муж закусил нижнюю губу, а потом сказал:

— Если ты встретишься с ней еще раз, я тебя убью. Я не шучу, ты знаешь.

— Убей, — пожал плечами Мирон, — меня это не пугает. В конце концов мы все умрем.

Муж поднялся над столом и всадил кулак Мирону в лицо. Первый раз в жизни Мирона ударили с такой силой, и он ощутил, как острая, горячая боль разлилась от середины лица в стороны. Через секунду он понял, что лежит на полу, а муж стоит над ним.

— Я увезу ее отсюда! — закричал муж и стал пинать Мирона в ребра и в живот. — Я увезу ее отсюда в другую страну, и ты не узнаешь куда. Ты ее больше не увидишь, понял? Дерьма кусок.

Двое официантов навалились на мужа и кое-как сумели оттащить его от Мирона. Кто-то крикнул бармену, чтобы тот вызвал полицию. Все еще касаясь щекой прохладного пола, Мирон увидел, как муж выбегает из кафе. Официант склонился над ним и спросил, в порядке ли он, и Мирон попытался ответить.

— Вы хотите, чтобы я вызвал скорую? — спросил официант.

Мирон прошептал, что нет.

— Вы уверены? — настаивал официант. — У вас носом идет кровь.

Мирон медленно кивнул и закрыл глаза. Он изо всех сил пытался представить себе эту женщину, которую больше никогда не увидит. Он пытался и почти сумел. Все его тело болело. Он чувствовал себя живым.

Мой сын хочет, чтобы я ее убил. Он еще маленький, ну и не вполне понимает, как это сказать, но я отлично улавливаю, чего ему надо.

— Хочу, чтобы папа ее сильно побил, — говорит он.

— Чтоб аж заплакала? — спрашиваю я.

— Не, — он качает головой, — еще сильнее.

Он не жестокий мальчик, мой сын, ему уже почти четыре с половиной, и я не помню, чтобы он хоть раз в жизни попросил меня кого-нибудь побить. И еще он зазря ничего не попросит — хоть фруктовый лед, хоть рюкзак с «Трансформерами». Он просит, только если ему вот прямо надо. Только если вот реально заслужил. Весь в папу. И уж позвольте сказать, совсем не в маму. Когда она возвращалась домой со слезами на глазах и очередной байкой про кого-нибудь, кто обозвал ее на дороге или недодал ей сдачи, я ее просил пересказать все раза три-четыре, расспрашивал, до самых подробностей дознавался. И в девяноста процентах случаев выяснялось, что вообще-то она сама виновата. Что тип этот на дороге за дело ее обозвал, а тот со сдачей просто насчитал ей НДС. Но Роишка мой — он не такой. И если он просит папу побить сильнее, чем «чтобы плакала», я знаю, что это неспроста.

— Что она тебе сделала? — спрашиваю. — Побила?

— Нет, — говорит. — Но когда мама и Амирам уходят, а она приходит со мной сидеть, она закрывает дверь на ключ и оставляет меня в темноте. И не открывает, даже когда я плачу и обещаю быть хорошим мальчиком.

Я обнимаю его крепко-крепко.

— Не волнуйся, — говорю, — папа так сделает, что бабушка больше не будет.

— Ты ее еще сильней побьешь? — спрашивает Роишка сквозь слезы.

Сердце разрывается видеть, как плачет твой ребенок. А когда ты в разводе, то вообще. Не могу объяснить почему. Мне так хочется сказать ему «да», но я ничего не говорю. Я осторожный. Потому что нет ничего хуже, чем пообещать что-нибудь ребенку и не сделать. Это же на всю жизнь шрам. Так что я сразу меняю тему. Говорю ему: