Тьерри Коэн - Надломленные души

Хилиес, ничего не ответив, повернулся к Лане и тоже дал ей воды. Она стала пить, старясь поймать его взгляд, но тот все время отводил глаза. Девушка поняла, что Хилиес — слабое звено и, возможно, он — единственный шанс отсюда вырваться. Она постаралась вспомнить занятия в Институте, посвященные способности убеждать. Что следовало сказать или сделать сейчас? Потерянная, запутавшаяся в обилии непредвиденных событий, она предпочла искренность.

— Ты — другой, не такой, как они, я это увидела по твоим глазам. Тебе не понравилось то, что ты здесь видел. И не по нраву, что они сделали с Кевином.

— Заблуждаешься.

— Нет, я права, и ты это знаешь. Ты — хороший парень, но ввязался в неприятную историю. И не понимаешь, как из нее выбраться. Потому что боишься. Только потому и придумываешь себе оправдание: война с неверными, необходимость подчиняться приказам, невозможность действовать так, чтобы нам помочь.

Нервный тик пробежал по щеке Хилиеса. Лана догадалась, что угодила в цель.

— Если ты ничего не сделаешь и они нас изувечат или убьют, ты не простишь себе этого до конца жизни. Будешь мысленно возвращаться к этим картинам и думать: я мог что-то предпринять, но ничего не сделал. Или же, став марионеткой в их руках, ты попадешь в Сирию и станешь совершать зверства, продолжая уверять себя, что поступаешь так во благо. Ты отойдешь от подлинных ценностей, которые наверняка внушали тебе родители, от истинного ислама. И если тебя не убьют, то однажды ты предстанешь перед судом, не важно, человеческим или судом совести, и, как все военные преступники, станешь прикрываться отговорками: «Я просто выполнял приказ», «Я только солдат», «По-настоящему я не понимал, что делаю». Но даже если тебе удастся провести тех, кто будет тебя судить, даже если удастся обмануть собственную совесть, тебе уж никак не одурачить Бога, когда тебе придется перед его лицом отвечать за свои поступки.

Хилиес выпрямился — взволнованный, впечатленный, и собрался выйти из комнаты.

— Иногда приходит такой момент, когда обязательно нужно принять решение, которое придаст смысл всей твоей жизни, — продолжила Лана. — По-моему, сейчас настал именно такой момент.

Юноша замедлил шаги, обернулся.

— Я ничего не могу сделать, — с сожалением в голосе проговорил он. — Их слишком много. Дом стоит, можно сказать, в чистом поле. Если я даже помогу вам сбежать, они мгновенно вас поймают, как в случае с Кевином. А если вам это удастся, во что я не верю, их гнев немедленно обернется против меня.

— Ты убежишь с нами!

— Какого черта? Вернуться в прежнюю дерьмовую жизнь?

— Нет. Я знаю людей, которые тебе помогут, обещаю.

— Те, что бросили тебя на произвол судьбы? Великолепно!

Она не стала возражать. Не следовало говорить слишком много, пока она не будет до конца уверена, что убедила его.

— Возможности убежать у нас не будет, — продолжил юноша. — Они хорошо знают окрестности, а мы — нет.

Хилиес сказал «мы», то есть в уме он уже рассмотрел сценарий, предложенный Ланой. Он готов сдаться. Следовало немедленно развить успех.

— Ты можешь ей верить, — неожиданно поддержал Кевин. — Все, что Яс говорил о Лане, — неправда. Она — потрясающая девушка. Несмотря на то что я ее бросил, она сделала все, чтобы вытащить меня отсюда. В эту переделку она угодила только потому, что я облажался.

Смогли ли они убедить его? Лана не очень в это верила. Даже если у парня и возникли сомнения, то в его глазах, в момент, когда он уходил, по-прежнему оставалось что-то холодное и жестокое.

Каждый индивидуум обладает определенным набором ценностей и принципов, глубоко укоренившихся в нем и обусловленных воспитанием и образованием, которые формируют его мнение и верования.

Совершение какого-либо поступка, идущего вразрез с этими ценностями, вызывает у него чувство дискомфорта, пропорциональное масштабу «предательства».

Например, если я — по своей культурной природе не расист — в какой-то конкретной ситуации оскорблю чернокожего, еврея или араба, я буду чувствовать себя очень плохо. Поэтому я немедленно приведу в действие психологические механизмы, которые помогут ослабить напряжение, вызванное моим поведением.

Чаще всего это сводится к следующему:

1. Попытке объяснить собственное поведение внешними факторами: «Он сам нарвался, довел меня» и т. п.

2. Переосмыслению свершенного поступка таким образом, чтобы представить его под иным углом, где речи о попранных мною ценностях и вовсе не было: «Да я просто так сказал, чтобы его задеть, ничего не имея в виду. Кстати, у меня ведь полно друзей среди чернокожих (евреев, арабов)».