Дмитрий Пригов - Места

Вместе с женой, молчаливо оказавшейся рядом, спешим ночной улицей, по дороге домой минуя какой-то киоск. Его работница оказывается приятной крупной девушкой, нашей давнишней знакомой. Мы затеваем с ней ничего не значащий разговор, во время которого она попутно, не глядя, обслуживает некоего неприятного типа. Тот уходит и моментально возвращается с претензиями. Девушка достаточно резко обрывает его. Мы с женой деликатно отходим и рассматриваем нехитрый ассортимент, выставленный в боковых стеклянных витринах ларька.

Мне в глаза бросается странная кукла, похожая на инопланетянина. Думаю: ну раз уже такие игрушки делают и продают, значит, это вполне подтвержденный факт. Они прилетели.

Нам надо уходить. Хочу попрощаться со знакомой, но жена мне делает еле заметный знак. Я замечаю, что девушка стоит, потупив голову, а некий толстый субъект, видимо, начальник, прямо в лице тычет ей какой-то маленький склизкий кусочек сизоватого мяса в целлофановом пакете. Я понимаю, что тот мерзкий тип нажаловался, и теперь нашей знакомой выговаривают за недосмотр. Она бормочет в оправдание что-то жалкое, типа:

— Но должна же я была показать ему, что мы солидная фирма.

Мы с женой проскальзываем мимо. В последний момент замечаю неимоверно крупные слезы, скатывающиеся по щекам несчастной.

Затем оказываемся в полнейшей темноте на задворках метро Беляево. Жена резко сворачивает и прямиком устремляется к нашему дому, сокрытому где-то в неимоверном удалении и сгустившейся темноте. Я кричу ей, что ночью этот путь опасен. Я поминаю даже про крыс, зная, что она смертельно боится грызунов. Однако жена почти моментально исчезает в кромешной тьме. Я огибаю гиблое и вонючее место маленького рынка позади метро, и стремительно взбегаю вверх по каким-то шатким деревянным мосткам. Прикидываю, что бегаю гораздо быстрее, чем поспешающая мелкими шажками жена, и окажусь домой намного раньше. В ночной непроглядности миную всевозможных молчаливых, промелькивающих темными силуэтами, людей. Попадаются и веселые смеющиеся компании, окликающие меня, хватающие за рукава и с угрожающим видом приближающие ко мне огромные бледные лица. Я вырываюсь. Бегу бесконечно долго. В какой-то момент чувствую, что выдохся и уже давно скачу на одном месте, старательно и высоко, как лошадь, задирая вверх колени вялых и непослушных ног. Просто нету никаких сил сдвинуться с места.

— Сейчас пройдет, сейчас пройдет, — беспрерывно повторяю себе, превозмогая полнейшее изнеможение. Уже бреду, медленно огибая еще каких-то людей, с диким гоготом катающихся на огромном странном сооружении — помеси подъемного крана и самоката. Странная конструкция дико грохочет, летя по ледяной горке, с лязгом подскакивая на буграх. Понятно, что это французы. До чего же шумная нация, думаю я с некоторой неприязнью.

И тут за поворотом открывается ослепительно яркое рассветное небо. Ну, да, там же восток, и уже рассвет — соображаю я. Хотя на самом-то деле я бежал как раз в западном направлении. Да и время самой что ни на есть мрачной полуночной поры.

Каким-то неясным образом обнаруживаю, что сам себе отхватил указательный палец левой руки. Вспоминается, что сделал это большим кухонным ножом. Разглядываю руку, поворачивая из стороны в сторону, и вижу вполне аккуратную и не мучительную для взгляда култышку на месте бывшего пальца. Она уже заросла и затянулась розоватой кожей. Вполне обычна и не вызывает никаких эмоций, хотя я, взглядывая на нее, весь напрягаюсь, заранее готовый сморщиться от некоего омерзения. Но нет, ничего. Нормально. Рассматриваю, склонив голову к левому плечу. Я вижу эту свою склоненную голову как бы сзади, со стороны левого же плеча. И одновременно сам внутренне соматически чувствую наклон головы и даже контролирую его.

— Да, самооскопление, — молча комментирую это событие. — Обычное дело.

Тут же начинаю судорожно вспоминать, куда я подевал этот отрезанный палец. Понятно, что заглядываю во всевозможные места своей захламленной комнаты, но в памяти остается только беспорядочно копание в верхнем ящике письменного стола среди всех моих, столь необходимых и столь любимых, письменных принадлежностей. В глубине нахожу злосчастный палец, завернутый в обрывок желтоватой бумаги. Вываливаясь из нее, он как некое желе покачивается на выложенной по дну ящика газетке. Вытаскиваю. Меня начинает одолевать сомнение — ведь, чтобы пришить назад, надо чтобы он находился в каком-то, вроде бы, физиологическом растворе. Или что-то в этом роде. Да и отрезал я его, как припоминается, несколько дней назад. Допустимая же длительность нахождения его в подобном состоянии, тоже вспоминается, не должна превышать суток. Или я ошибаюсь. В общем, колеблюсь. Беру его и поспешаю к жене в соседнюю комнату, зная, что она гораздо более осведомлена в подобных медицинских вещах и весьма оперативна. К тому же, она предельно сострадательно и сразу же откликается на всяческие просьбы о помощи, особенно в случаях критических и требующих моментального и неколеблющегося решения. Жена сидит за столом и читает какую-то небольшую книгу. Она освещена из отдаления яркой лампой, так что смотрится вполне классицистическим ажуром на фоне оранжеватого пятна света. Подхожу к ней, показываю руку. Отдельно протягиваю отсеченный палец в обрывке газеты и что-то жалобно лепечу. Она отвлекается от книги и спокойно смотрит на меня намного свысока, так как я в смятении почти лежу перед Ней на полу. Она же сидит с гордо выпрямленной спиной, долго и молча рассматривает мой палец. Я верчу рукой перед ее глазами и спрашиваю: