Заза Двалишвили - Дом последнего дня [СИ]

Ученый теперь стоял над столом и с недоумением почесывал затылок.

– Все так неожиданно повернулось, даже не знаю, как быть. Эксперимент прерван, в одной банке не удалось поместить выживших «олигарха» и «бомжа», я затрудняюсь сделать выводы, хоть сначала все начинай.

– Давай мы его просто выпустим на свободу, ведь он это заслужил.

– Да пожалуйста, – равнодушным голосом произнес профессор и перевернул банку.

Паук медленно выбрался и пополз по столу. Профессор некоторое время равнодушно наблюдал за передвижением насекомого, потом неожиданно его взгляд напрягся, и он схватил соседа за руку. – Гоги, посмотри, вот и развязка: самка-паук, кто бы мог подумать!

Напрягшись, Гоги и вправду заметил на краю стола большого мохнатого паука. Паук-победитель маленькими шажками стремительно передвигался в направлении нового знакомого.

– Это что же, надвигается новый поединок?

Ученый с нетерпением махнул рукой.

– Это ведь самка, никакого поединка, наоборот, они будут совокупляться. Вот уж не ждал-не гадал такого финала.

– Что ж, победитель достоин такого приза, по-моему, это справедливо.

– Какой к черту приз: после того, как пауки закончат совокупление, самка съест самца. По размеру она ведь в десять раз больше своего партнера. Кажется, начали… Теперь и сам все увидишь.

Два паука слились в единое целое, вернее, проворный самец почти полностью исчез под мохнатым телом самки.

– Она что, действительно его съест? И он знает об этом?

– Разумеется, осознает на своем паучьем уровне.

– Знает и все равно ползет к ней! Через какие испытания прошел, в борьбе за выживание пятерых своих собратьев съел, еще шестерых по боку оставил и вырвался на свободу. Если вдуматься, для него это настоящий триумф, чудо, и ради чего все это: чтобы отдаться на съедение первой встречной самке? Не понимаю, ведь с инстинктом самосохранения у него все в порядке, он это уже доказал.

– Видать, этот последний инстинкт сильнее жажды жизни, сильнее даже жажды наживы…

– И как этот инстинкт называется?

– Надо полагать, любовью.

– Да-а, вот это да-а, – только и смог произнести Гоги.

– Действительно, история Ромео и Джульетты нашему случаю и в подметки не годится. Что же, и жизнь у этого насекомого насыщенная была, и смерть весьма завидная. Умереть во время совокупления, исчезая в челюсти любимой самки… Любовь – вот вам формула жизни, и смерти тоже. С нее все начинается, ею же все и кончается. Эксперимент можно считать завершенным, – подытожил профессор.

По столу теперь в одиночестве медленно ползла сытая оплодотворенная самка.

…

– Сосед, ученый говорил правду: любовь – это формула жизни, она же и формула смерти. – Да, наверное, вы правы, – смущенно пробормотал Ираклий.

Некоторое время оба молчали, и только шум воды, доносящийся из ущелья, нарушал эту тишину. Ираклий поднял голову и опять посмотрел на небо.

– Сколько звезд, это обнадеживает. В лесу не было звездного неба.

Гоги проследил за взглядом собеседника и участливо спросил:

– Вас что-то беспокоит?

– Разумеется, но боюсь спросить.

– Валяйте, спрос не ударит в нос.

– Скажите прямо, я уже умер? – Ираклий весь застыл во внутреннем напряжении.

– А вам не все равно, в качестве кого наблюдать за звездами?

– И все-таки?

– Хотите честный ответ? Я не знаю, одно скажу только: человек умирает только тогда, когда он сам себе признается в этом. Вот под твоими ногами могила Котэ Кощея.

– Вы шутите?

– Хотите верьте, хотите нет, но это так. Могила настоящая, и Котэ Кощей действительно лежит в ней, хотя похоронен он несколько своеобразно.

– В каком смысле? – Ираклий инстинктивно подался назад и сел на корточки.

– Точно, могила, и имя его на камне высечено. Значит, он все-таки умер?

– Поднявшись сюда, на эту гору, он сам себе вырыл яму, лег в нее и закопал себя. Но вот какая штука получается: умереть-то он не может. Лежит теперь под землей с открытыми глазами, все видит, слышит, чувствует, но никакая сила не заставит его подняться из могилы и хоть раз посмотреть вот на это звездное небо. Он так и не вспомнил своего заклинания, и не вспомнит его до скончания века. Но разве он живой, разве не умер уже давно? И я умер точно так же. Ты теперь стоишь на моей могиле, только не надо опять шарахаться. Здесь всюду могилы, на то и кладбище.

– Ты хочешь изобразить меня, но зачем? – Смерть предстала в образе молодой красивой девушки, при виде которой хочется жить и жить.