Франсуа-Анри Дезерабль - Некий господин Пекельный

– Но в “Обещании” он еще пишет, поправь меня, если я ошибаюсь, что он, “выступая по многим каналам американского телевидения, неоднократно сообщал, что в доме шестнадцать по улице Большая Погулянка…”.

– Да, правда, – сказал я, – но это неправда. По крайней мере, я так думаю: в архивах американского телевидения я ничего не нашел.

– Значит, нет никаких доказательств, что он произносил имя Пекельного перед сильными мира сего или по телевидению?

– Никаких. Но в утешение тебе – ведь ты расстроен, я же вижу – добавлю: не по американскому телевидению. Потому что по французскому…

Тут-то я и рассказал Клеману историю со знаменитым выпуском “Апострофов”.

И, поскольку я не прочь отсрочить бойню, которую немцы устроят в Вильнюсе, позвольте, я и вам расскажу историю с тем знаменитым выпуском “Апострофов”. Но, чтобы вы лучше поняли ее, сначала нужно рассказать другую, очень известную, на основе которой можно выдумать сотню романов, – историю Эмиля Ажара, которую мы назовем Великой мистификацией.

Представьте себе на минуточку, что вы – Ромен Гари.

Накиньте мексиканское пончо и пройдитесь по улице Бак от бульвара Сен-Жермен до Люксембургского сада в час, когда уста солнца еще не осушили капли утренней росы. О чем вы думаете? Об оставшейся части писательской жизни, которую трескуче величают творчеством и куда входят рассказы, эссе, пьесы и с десяток романов, идущих нарасхват у десятков тысяч читателей и переведенных на разные языки – на английский, на русский, на итальянский, только не на французский, как язвят ваши недруги: профессора и интеллектуалы, нео- и новороманисты, – о том, что вы мечтали стать Гоголем или Конрадом, Киплингом или Мальро, но стали тем, кто есть: Роменом Гари, не больше и не меньше; вы – Ромен Гари, верный “мисс Одиночеству” и генералу де Голлю, который оказался вам неверен или, вернее, верен только земле в Коломбэ, ибо время бежит, ничего не попишешь, утекает, как струйка в песочных часах, и вас ждет вечное море… вот о чем думаете вы, шестидесятилетний Ромен Гари, осенью 1974 года, когда вышел в свет “Голубчик”.

Это история про мелкого конторского служащего, который был так одинок и которому “так не хватало дружеских объятий”, что он “готов был удавиться”, покуда не завел себе удава. Стиль разговорный, язык причудливый, синтаксис ломаный – все небывалое, новаторское, однако же “Ромен Гари пишет всегда одно и то же”, написали бы в прессе об этом романе, появись он под вашим именем; вы совершенно точно знаете: такой-то похвалил бы, а такой-то обругал бы, и вам это смертельно надоело, – взять, например, Матьё Гале, не самого восторженного, зато наверняка самого верного читателя: вот уж лет двадцать он с похвальным постоянством охаивает каждую вашу книгу. Вы устали от образа, который вам “навязали раз и навсегда тридцать лет назад”, и, главное, вы снова затосковали “по молодости, по первой книге, по новому началу”, – отсюда псевдоличность, псевдоним, личина: прощай, Гари (почти как “гори!” на языке Гоголя), добро пожаловать, Ажар (почти как “жар” на языке Толстого), а критики пока не чуют ни дыма, ни огня, правды не знает никто, кроме Джин Сиберг, Диего и двух-трех друзей, включая Робера Галлимара, ваших адвокатов, секретаря – вот и всё! – даже издатель книги не знает, кто вы: рукопись поступила в издательство “Галлимар”, оттуда ее, отвергнутую читательским комитетом (“Автор – наверняка какой-нибудь зануда”, – счел Раймон Кено), переслали в “Меркюр де Франс”, дочернее предприятие “Галлимара”, а там решили рискнуть и не прогадали: книгу раскупают вовсю, критики восхищаются. Скоро увидим, так ли они единодушны.

Итак, вы подошли к Люксембургскому саду. Купили в киоске несколько еженедельников, в том числе “Экспресс”. С еженедельниками, в том числе с “Экспрессом” под мышкой, дошли до прудика рядом с фонтаном Медичи и сели там на стул под еще зелеными платанами. Закурили сигару, по аллее прошла девушка, “резва, как птица” [43] Строка из стихотворения Жерара де Нерваля “В аллее Люксембургского сада”. Перевод Е. Баевской. ; вы принимаетесь листать “Экспресс” и на 36-й странице находите рецензию Матьё Гале, вам на глаза попадается фраза: “Язык в духе Кено полон новизны и дерзости, как и причудливые, граничащие с гротескной поэзией мысли”. Статья называется “Любовь моя – удав”. Сигара падает, залп детского смеха решетит платановые своды; ваша молодость не кончилась, жизнь упоительна, когда начинаешь ее заново, избавившись от мертвого груза, именуемого прошлым.