Макс Неволошин - Срез

Антон оказался первым из будущих сокурсников, встреченных им в Москве. Он сразу понравился Виталию. Открытый, умный, начитанный. Виталий уважал начитанных людей. Сам бы побольше читал, но… Э! Какое там, если годами бреешься и завтракаешь одновременно? Антон напомнил ему младшего брата, которого у Виталия не было. А хотелось. Вот такого — интеллигентного, доброго, с книжным знанием жизни. И надо ему в этой жизни маленько подмогнуть. Подсказать. Чтоб не била лишний раз граблями-то… Как с девушками, например, себя вести. Когда от умных бесед переходить к делу. Это самый важный момент, его нельзя упустить. А то девушка теряется, не понимает, чего от нее хотят…

— Ну и как? — спрашивал Антон.

— Что как?

— Как отследить этот момент?

— А психология тебе на что? Наблюдай. Видишь — девушка заскучала, глаза к верху поехали. Ты ей сразу…

— Мадемуазель, позвольте вам впендюрить.

— Хм. Поизящнее можно бы. Но ход мыслей верный.

— А если «позвольте-с»?

— Во. Неси зачетку. Или допустим: она зевает, мол, поздно то-се. Пора спать. А ты…

— Мне тоже, Лена. Давайте спать вместе.

— Молодец. Но почему — Лена?

— Для тренировки.

Самому Виталию нравилась Татьяна Далматова. Однако методов своих он к ней не применял.

Еще Виталий намекал Антону, что заправлять постель хорошо бы как минимум раз в неделю. И носки менять иногда. Но делал это без осуждения или сарказма, как бы исподволь. Ему очень нравилось это слово — «исподволь». Например, он интересовался:

— Антон, ты уже различаешь свои носки на левый и правый?

Если не помогало, Виталий задумчиво говорил:

— Знаешь, Антон, у нас в казарме был прикол. Бросали портянки вверх — типа чьи не упадут.

— Ты же в армии не служил.

— А, ну да.

Антон почти безропотно сносил эту опеку. Ему было двадцать шесть, а Виталию — сорок. Поначалу Антон не слишком уверенно говорил ему «ты». Он тянулся к Виталию и слегка перед ним робел. А мог бы тоже пошутить. У Виталия жили свои насекомые в голове. Взять допустим хлеб, который порой заменял ему нож, салфетку и гарнир. Без хлеба Виталий не ел ничего. Никогда. Но Антон не ожидал, что даже кусок торта он положит на хлеб. Очень странный получился бутерброд.

Только одной своей привычки Антон не уступил. И Виталий сдался. А именно — чтение ночами, иногда до пяти утра. Попав на факультет, Антон закупил гору литературы в области психологии и сопредельных наук. И осваивал ее вместо сна. Это ему, как матерой «сове», давалось легко. А днем засыпал в местах удобных и не очень: на лекциях, в курилке, под душем… Однажды, будучи в Ленинграде, Антон уснул в музее Пушкина на Мойке 12. По музею водили три экскурсии. Антон спал. И не как-нибудь, а прислонясь к дверному косяку. В чем ощущался подозрительный литературный фарс.

Как-то раз Антон задремал на семинаре у доцента Птициной. Это случилось не впервые. Голос у Птициной такой, каким бабушки читают внукам сказки на ночь. Вдруг Птицина замолчала и уставилась на Антона. И все посмотрели тоже. Виталий толкнул его коленом под столом.

— Ивашов, я вам не мешаю? — громко спросила Птицина.

— Что вы, Елена Ивановна, совсем наоборот, — вяло произнес Антон, — и, поняв ошибку, добавил, — извините, я хотел сказать, что… так лучше усваиваю материал.

— Ну хорошо. На экзамене мы это проверим.

Вечером начинался его день. Заходили гости, сидели весело, тесно. Болтали о лекциях, тестах, новых книгах, готовились к экзаменам. Руководил занятиями Виталий, обладатель самых подробных конспектов. Дурачились в ролевые игры — здесь по праву лидировал Антон. Дроздов приносил гитару. Антон и Слава бежали за выпивкой. Алиса изображала девочку-подростка. Татьяна угощала растворимым кофе: «С лимоном! Насыпай, голытьба, от души отрываю».

— Таня, при чем здесь кофе? — протестовал Слава. — Водка еще не остыла. На-ка хлопни рюмаху… За недоношенных психологов!

— Слав! Ну сколько повторять? Нельзя мне — потеряюсь для общества. Погибнет вечер… Ты выпей за меня.

Заглядывал дитя степей Ерлык, способный часами без отдыха рассказывать анекдоты. Даже когда его пытались остановить. Забегала миниатюрная Ольга с волосами цвета грейпфрута. «И Ольга ясная, как знаменье, к себе приковывает взоры», — шутил Антон. Забредали соседи из 217-го — Прошкурин и Дядьев. Мужчины без затей, несхожие только ростом и волосяным покровом. Дядьев — компактный, шевелюристый — носил отточенную мефистофельскую бородку. Прошкурин — длинный и лысый, владел на редкость тупой физиономией. Иногда Слава думал: как этот несчастный бреется перед зеркалом? Легко ведь порезаться от смеха. Однажды явился сосед Дроздова по комнате, носитель экзотической фамилии — Базлай. Без ненужных предисловий спросил картофелину, луковицу — и удалился. Согласно Дроздову, он был патологическим жадюгой и занимал этот суповой набор ежедневно, чередуя комнаты. Зимой в общежитии стал все чаще появляться Шоренко.