Том Кроссхилл - Кошачий король Гаваны [litres]

А потом вошла Ана.

Стройная, уверенная в себе, с иссиня-черными волосами до плеч. Они обрамляли ее лицо в форме сердечка – смуглое, гладкое и почти по-детски наивное. Глубоко посаженные глаза смеялись, словно их хозяйка знала какую-то тайну и ее это забавляло.

Не поймите меня неправильно, это не была любовь с первого взгляда. В Манхэттене множество красивых девушек, и вы знаете, максимум, что вам светит, – пройти мимо такой красавицы. Кроме того, я слишком нервничал.

Ана пришла с мускулистым парнем лет тридцати, который явно следил за своим загаром.

– Привет, Грегуар, – поздоровался с ним Патрик, но сам смотрел на его спутницу. – Как поживаешь, Ана?

– Привет, – непринужденно ответила она.

Грегуар повернулся к классу:

– Так, хорошо. Давайте разогреемся.

– Раз, два, раз-два-три-четыре… – начал Патрик, отбивая счет палочками.

Первыми вступили маракасы, затем бонго.

Я поймал себя на том, что пялюсь на Ану, и поспешно застучал по конгам. Сперва вышло неровно, не в такт, но потом – уже красный от смущения – я наконец поймал ритм.

Впрочем, никто не заметил. Мы задавали базовый темп, затем труба заиграла простую веселую мелодию.

Танцоры размяли плечи, покрутили бедрами, пошагали вперед-назад и в стороны. В центре комнаты с непринужденным изяществом двигались Ана с Грегуаром. Остальные походили на толпу ржавых, побитых жизнью трансформеров. То дергались, то не успевали, то спешили, то вообще путались в собственных ногах.

Хотя мне ли их судить? Года два назад на школьной вечеринке Флавия Мартинес лишь раз глянула на мои телодвижения под «Покер Фейс», засмеялась и спросила при всех:

– Чувак, а ты точно кубинец?

С тех пор я не танцевал.

Ученики встали по парам и синхронно задвигались, как плохо сделанные марионетки. Смотреть на них было больно, поэтому я переключил внимание на Ану. На то, как она лениво выписывала плечами восьмерки. На то, как ее тело покачивалось в такт музыке. На то, как ее бедра…

Я засмотрелся и промахнулся по барабану.

– Сосредоточься, – прошипел Патрик.

Что я могу сказать в свою защиту? Видели бы вы бедра Аны.

К концу занятия я пришел к двум выводам. Первое: сальса – невнятный танец для пожилых людей. Второе: мой план провалился. Я недостоин играть в этой группе. Да и вообще в какой бы то ни было.

Мы доиграли последнее произведение, и я уже собрался вставать, как вдруг один из учеников обратился к Ане и Грегуару:

– Вы не потанцуете для нас?

Они переглянулись. Ана пожала плечами, Грегуар повернулся к Патрику:

– Дашь нам что-нибудь интересное?

Тот на миг задумался.

– Может, «Mi Cama Huele a Ti»?

Мы заиграли плавную мелодию с соло трубы, сальса-кавер песни Тито «Эль бамбино», которую я слышал на Спотифай. Дюжину тактов спустя гитарист запел красивым взрослым голосом на безупречном испанском.

Я почти его не слушал. Еле-еле ритм держал, настолько был поглощен зрелищем.

Поначалу Ана и Грегуар едва шевелились, просто покачивались из стороны в сторону. Затем стали делать базовые шаги вперед-назад, так же как ученики, вот только в этой паре чувствовалось сдержанное напряжение, скрытое пламя в каждом движении.

Грегуар изящно крутанул Ану, провел вокруг себя, зацепил локтями ее руки, привлек ближе, и они закружились в интимном объятии.

Как же я хотел оказаться на его месте.

Один из наших барабанщиков сменил бонго на альпийский колокольчик, громкий и звонкий. Гитарист завел припев о том, как кровать пахнет девушкой, которая его бросила. Музыка пошла по нарастающей.

Ана с Грегуаром тоже.

Они разошлись и вытянули руки, не касаясь друг друга. Повернулись на месте раз, другой, третий, и все в идеальных по красоте позах. Крадучись двинулись по кругу, не сводя друг с друга глаз. Затем бросились навстречу, но не столкнулись, а закружились по залу, словно Красавица и Чудовище на балу.

Их танец не описать словами. Я не могу перечислить детали, могу лишь рассказать, что чувствовал, глядя на них. Мое сердце вторило ритму сальсы, дыхание ускорилось, а по коже пробегали мурашки. Я больше не видел Ану, лишь сам танец. Растворился в нем, упивался им, не веря, что могу лицезреть такую красоту, и мучаясь тем, что не могу быть ее частью.

Когда они закончили, я не сразу осознал, что больше не играю. Все зааплодировали.

Как в тумане я встал из-за конги. Если бы мозг тогда заработал, я бы остановился, но вместо этого быстро подошел к Ане, которая как раз пила воду: