Анна Пастернак - Дневник Дейзи Доули

— Просто больше не могу! — пожаловалась я. — Так тяжело ждать, пока Джулиус решит, Алиса или я.

— Я-то просто не хочу, чтобы он опять тебя обидел. Хватит и того, что было, — вздохнула Люси.

Я уронила голову на руки.

— Знаю, именно поэтому он должен, он просто должен бросить ее и выбрать меня, иначе мне придется с ним порвать. Окончательно. Я подумывала быстренько прокрутить с ним безрассудный роман, но дело кончится слезами, причем моими. Я знаю, как сильно люблю Джулиуса, но понятия не имею, умрет когда-нибудь это чувство или нет и насколько оно вообще масштабно. — Я говорила с возрастающим пылом: — Понимаешь, мне хотелось бы жить с ним, быть ему самым близким человеком, заниматься какими-то совсем простыми, пусть даже бытовыми делами — словом, жить как все. Все эти романы, связи, даже если они очень бурные, — они заставляют тебя мечтать о несбыточном и видеть человека не таким, какой он на самом деле. Когда встречаешься урывками, даже украдкой, в гостиницах, в ресторанах, — портрет неполон. А чтобы узнать любимого до мельчайших подробностей, во всех его проявлениях, нужно именно жить с ним, одним домом, под одной крышей. Знаешь, Люси, я поняла: любовь — это такой язык, который не нуждается в словах, это четкое знание о том, что, даже если на поверхности отношений копится всякий сор, его можно смести, потому что самое важное и незыблемое таится на глубине, и вот это важное нужно сохранять любой ценой. — У меня к горлу подступили слезы. — Я хотела бы всегда быть рядом с Джулиусом, видеть, как у него прибавляется седины и морщин, принимать его всяким — сердитым, усталым, пусть даже ворчит на меня… Чтобы у нас было всякое — и ссоры, и примирения, и смех до слез, и чтобы лежать с ним рядом на пляже и смотреть, как он читает, и чтобы в гостях или в театре или там в ресторане на нас обращали внимание, думали «какая красивая пара», и чтобы Джулиус обнимал меня за талию и я шла рядом с ним гордая и уверенная в себе. Я хочу, чтобы Джулиус весь светился, а то он уже давно какой-то погасший… но больше всего я хочу, чтобы мы были друзьями и эта дружба не кончалась.

Я перевела дыхание.

— Ты и правда его любишь, — сказала Люси. — Поэтому тебе и впрямь лучше подождать, что он решит, и не соглашаться на меньшее — иначе будет унизительно.

Дверь внезапно распахнулась, и на пороге возник Майлс. Ну и видок у него был! Я всмотрелась. Что это с ним? Никак, шатается?! С похмелья или чем-то потрясен? Так или иначе, я подхватила его и помогла ему сесть. Майлс плюхнулся на стул, зажмурился глаза и повесил голову.

— Хуже и быть не могло! Ну все, полный привет! — простонал он.

— Что, она от тебя залетела? А кто она? — шепотом спросила я.

— Хуже. Все сразу. Каждый мужик больше всего на свете боится, что с ним стрясется именно такое, а на деле оно оказалось в сто раз хуже, чем я думал. — Майлс раскачивался из стороны в сторону.

Я поспешно повесила на дверь табличку «Закрыто» и погасила часть ламп, чтобы отвадить покупателей, буде таковые явятся. Время было обеденное, однако из-за пасмурной дождливой погоды казалось, будто уже вечер. Мы с Люси и Майлсом устроились на полу за прилавком, чтобы нас не было видно с улицы — ну ни дать ни взять заговорщики или школьники, сбежавшие с уроков! Нервное напряжение, исходившее от Майлса, передалось и нам. Люси заварила крепкий чай, в который мы щедро долили виски из заветной Майлсовой бутылки, заначенной в подсобке. Осушив чашку, Майлс приступил к исповеди. Через каждую фразу он усмехался, но как-то задерганно.

— Знаете, о чем я первым делом подумал, когда она мне это сказала? — спросил Майлс. — Вот, думаю, значит, не впустую расходовал заряд все эти годы. Большинство моих друзей, когда им было по двадцать, пострадали от абортов, а потом, когда им перевалило за тридцать, принялись отстегивать алименты, и я все это время радовался, что легко отделываюсь. Но нет, не пронесло!

— Ты не сказал, кто она, — напомнила Люси.

— Вы ее не знаете. Просто одна дамочка, — вздохнул Майлс.

— Да, конечно, как обычно. Так можно сказать о каждой из нас, — заметила я.

— И что она решила? — осторожно поинтересовалась Люси. — Будет делать… аборт?

— Поздновато. Уже родила.

— Ничего себе! — завопила я. — И отец — ты?!

Уж не знаю, что чувствовал в этот миг Майлс, но мне хотелось рвать и метать. Ощущение было такое, будто меня подсекли под коленки и одновременно двинули по голове. Этого. Не. Может. Быть. Я сплю, разбудите меня, кто-нибудь! Так нечестно! Майлс, гуляка Майлс, бабник Майлс — и тот обзавелся ребенком, хоть и шут знает от кого. Почему мне никогда ничего не достается? Почему меня всегда оттирают? Можно подумать, будто в очереди на раздаче жизненных благ, как только подходит мой черед, меня непременно кто-нибудь отпихивает, и потому мой черед никогда не наступит и я ничего не получу! Всем, всем что-нибудь да обломится, только не мне!