Дорин Тови - Кошачьи проделки [сборник]

Стояла весна, он срезал свою капусту, а мисс Веллингтон на это сетовала. «Только и сидит, как в засаде, на этом поле», – сказала она. И была уверена, что Фред не замышляет ничего хорошего. Порядочное количество людей думали то же самое, когда он проходил мимо них со своим заплечным мешком, но – бедный Фред! – не тогда, когда он самым невинным образом срезал капусту.

А тем временем у нас, ниже в Долине, наши собственные мысли все больше обращались к фургону.

Зима выдалась очень плодотворной. Чарльз наконец закончил кухонный буфет, и тот выглядел действительно преотлично со своей сияющей сосновой облицовкой, со столешницей, выложенной красными плитками, и с набором выполненных в том же стиле шкафчиков над ней. Мы решили не делать открытых полок, понимая, что единственными предметами, которые скорее всего задержатся там надолго, будут две сиамские кошки. И так уже они сидели на столешнице буфета, убежденные, что он был смастерен специально для их наблюдения за мной. Чарльз сказал, что надеется, я не раскатываю там тесто; в противном случае ему не захочется этой выпечки. Особенно после того, как я вечно вытираю с этой поверхности отпечатки перепачканных в грязи лап. Я там тесто не раскатывала. Потому что тоже привередлива.

И тем не менее что же произошло, когда мне действительно понадобились их отпечатки?

Кто-то попросил кошачьи автографы, и, видя, как кошки мирно лежат перед камином, я подумала, что если в этот момент легонько промокнуть каждую лапку влажной бумажной салфеткой, а затем быстро поставить кошек на лист бумаги, то таким способом я добыла бы отпечатки их лап, прежде чем они опомнятся. И тогда не последует воплей, что я Их Убиваю.

Я промокнула и поставила. Не отпечаталось ни малейшей кляксы. Я промокнула и поставила снова. Мне пришлось выйти на улицу, принести грязи и нанести ее им на лапы, чтобы добыть хоть малейший отпечаток. Когда я думаю о письмах, по которым они расхаживают… о журналах, которые люди дают нам почитать… о вытаптываемых ими налоговых декларациях… А тут они смотрели на меня, как на сумасшедшую. Пачкать Им Лапы, говорили они, в ужасе их отдергивая, подозрительно принюхиваясь к ним и привередливо облизывая. Как я говорю по десять раз на дню, сиамцев не переиграешь.

Но, так или иначе, буфет был закончен, и теплица была на подходе; люди перестали спрашивать, строим ли мы ее или разбираем, и пастор начал посматривать на нее с интересом, видимо, с мыслью о винограде для праздника урожая. Следующая задача, сказал Чарльз, – это вывести жилой прицеп, чтобы его проверить, и в начале апреля мы так и сделали. Мы вытащили его на поле, Чарльз проверил колеса, тормоза и буксирный механизм, я провела генеральную уборку внутри и, проводя ее, выяснила, где провел эту зиму Ланцелот. Он уютно располагался в фургоне – в шкафчике под раковиной.

Наверняка это был он. Потому и не появлялся в нашем кухонном тамбуре всю зиму. Мы думали, не умер ли он. Ведь вполне возможно, именно он был тем, на кого Сесс напрыгнул, на ком распластался в саду прошлым летом и кого съел, заработав в результате себе глистов… И вот теперь я узнала, что это не мог быть Ланцелот. Нам посоветовали обмотать проволочной тканью резиновую сливную трубу от раковины в том месте, где она проходит через отверстие в полу. А не то, сказал человек, у которого мы купили фургон, туда непременно будут залезать мыши. Мы не смогли достать проволочную ткань. Она словно вовсе исчезла из продажи. Вместо этого я вырезала отверстие в крышке пластиковой банки от дрожжей, приладила ее вокруг трубы и придавила камнем, и в первую зиму никакие мыши в фургон не залезали.

Несомненно, так было потому, что предыдущий владелец хорошо вычистил фургон, перед тем как доставить нам. Я-то считала, что перед наступлением зимы сделала то же самое. Правда, я оставила пачку бумажных салфеток в выдвижном ящике, подумав, что они пригодятся под рукой на следующий год. Но, конечно, ничего, пахнущего едой. Только полуиспользованный кусок мыла в держателе и пара свечей на всякий случай.

Этого оказалось довольно. Мышь прогрызла дыру в пластиковой крышке – вероятно, цепляясь при этом за трубу. Зверек устроил гнездо в бумажных салфетках, съел бумажные пакеты плюс свечи и мыло, которое он сжевал вместе с верхушкой держателя. Мыло было душистым. Ух, подумала я. У Ланцелота определенно специфический вкус…

Почему я была так уверена, что это именно он? Потому что хотя фургон находился на значительном расстоянии от сада и ореховых деревьев Чарльза, но (надо помнить, как Ланцелот любил орехи) вокруг его гнезда в выдвижном ящике, где он мог грызть их, лежа в постели, валялись сотни и сотни ореховых скорлупок, бесспорно от лучшего кентского орешника Чарльза. Мыло и свечи, без сомнения, составляли резервный запас продовольствия.