Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

«Забери меня отсюда тчк не спеши если это тебе неудобно зпт но забери вскл». Сначала думала подписаться «твоя Маша», потом «любящая Маша» или «с надеждой, Маша», но все прилагательные показались ей лишними, ненужными и мелкими, как воробьи за окном и подписалась она просто: «Маша».

Миша прилетел через два дня и с порога, не раздеваясь, сказал Маше:

— Одевайся — пойдём.

— Куда, Миша? Ты хоть пройди, разденься.

— Потом, Маша, потом, давай, собирайся.

— Ну хоть пройди чаю выпей, пока я одеваюсь!

— Хорошо. И паспорт с собой возьми, на всякий случай, там может пригодиться.

— Да где там-то, Миша? Куда мы?

— Увидишь, всё увидишь, а сейчас не отвлекайся — у нас очень мало времени!

Оказалось, что срочно им ехать нужно было в загс. И Машу взяла оторопь: не то, что она не думала об этом, но, блин, Миша, к этому же нужно как-то готовиться, я не знаю. И я не знаю, ответил Миша, но меня отпустили на пять дней для того, чтоб на тебе жениться и, если я вернусь не женатым и без тебя, то меня, пожалуй, выгонят со службы, а то и вовсе посадят в тюрьму за обман командования. Ну да, немножко привираю, но как ещё я тебя заберу к себе, если там пограничная зона? Пошли, наше время.

Заведующая загсом была, видимо, из специального инкубатора, в котором в те годы их и выращивали: неопределённого возраста, чуть полноватая, безвкусно и густо накрашенная и с высокой, замысловатой причёской. Да. И, конечно же в очках.

— Как это, за три дня расписаться?

— Ну так это, вот, видите — справка у меня от командования части, что через три дня я убываю для выполнения важного задания на длительный срок.

— Что-то странная справка…

— Ну что в ней странного? Гербовая печать? Подпись командира войсковой части? Кто из них двоих вызывает у вас подозрения?

— Ну-у-у, не знаю, у нас всё занято, куда вас тут поместить… может, вот через пять дней?

— Через пять дней, мадам, я, возможно, уже погибну, защищая нашу советскую родину!

— Знаете, я тут одна, между прочим, а вас вон, ходит тут! И каждый требует, будто я вам всем что-то должна!

— Но, мадам, так же и есть: вы нам должны и в этом и есть ваша работа. Вот моя работа, например, родину защищать, а ваша — меня расписать. Я же, когда родину защищаю, не спрашиваю вас, удобно мне это делать или нет? Не спрашиваю. Вот и вы, будьте добры, без лишних эмоций, только, разве что, с радостью.

Заведующая злилась и даже не планировала этого скрывать, но неожиданный отпор с Мишиной стороны и её собственный опыт подсказали ей единственно правильное решение: заявление у них принять и назначить дату церемонии на третий день от сегодняшнего.

Обратно шли под ручку и, Маша волновалась, но было ей радостно и хорошо: решение, когда оно уже принято и не может приносить ничего, кроме облегчения.

— Ты с работы успеешь уволиться?

— А я уже уволилась вчера.

— А если бы я не приехал?

— Искала бы другую, а тебя бросила бы и нашла бы себе нормального мужчину.

— Ах вот как?

— А как ещё?

— Тогда надо вещи собирать: распишемся и сразу полетим. Егорку из садика выписать, не забыть.

— Да вот прямо сейчас зайдём и выпишем. Мама знает твоя?

— Ой, слушай, нет, а мы успеем заехать к ней рассказать до садика?

— Да не может быть! — отреагировала Вилена Тимофеевна. — Без родительского разрешения, — ну кто бы мог подумать! А у меня уже и платье в загс готово, между прочим, и на стол почти всё есть: я, в отличие от вас, наперёд смотрю на пару шагов. Ну поздравляю, поздравляю, ладно уж. Полетишь с ним сразу, Маша? Надо же, а ты ещё и смелая, оказывается! Ну в отпуск-то ко мне, правильно? Так просто спрашиваю, чтоб другие мысли не возникали. А куда вы? А посидеть? Ну с Егоркой потом заезжайте хоть! Да успеете вы собраться, что вам там собирать на Север? Валенки с шубой положить? Жду! Хоть завтра, ладно уж!

Потом Вилена Тимофеевна смотрела на них в окно, долго потом от него не отходила: они давно уже ушли, а она так и стояла. И плакала.

А потом закружилось: сборы, посиделки «для своих», на которых настоял Петрович, опять сборы, радостный Егорка, хмурый Петрович, регистрация в загсе, на которой Мишина мама была свидетельницей, а Петрович — свидетелем, и Машино «согласна», которое она сказала после того, как Миша шепнул ей: «Скажи: согласна», торжественный стол (опять же для своих), опять сборы, снова сборы, аэропорт Ленинграда, самолёт, аэропорт Мурманска, Мишин сослуживец на помятых «Жигулях» и крохотный посёлок, который выплыл из-за поворота дороги между сопок и там вон, за тем поворотом уже заканчивался, чего Маша ещё не знала, но ей об этом уже рассказали, их новая квартира (пока однокомнатная, но это ненадолго, — пообещал Миша, — скоро получим двушку! Будто это и в самом деле имело какое-то значение), распаковка вещей на скорую руку… И вот настал вечер — Егорку уже уложили спать, и Маша стоит на кухне и смотрит в окно. И тут, в этот момент, вдруг понимает, что та, прошлая её жизнь прекратилась, а началась новая и суета закончилась, как звук в магнитофоне, когда поджевало плёнку на бобине и всё ускорилось, а потом исправилось и резко стало нормальным. И Маша, наконец, почувствовала, как что-то отпускает её.