Эндрю Хёрли - Лоуни

В Его очищении будет благо. Лучший мир, построенный на обломках прежнего.

И как только отец Уилфрид осознал это, болота как будто ослабили бдительность. Он заметил птиц, которых обычно не видел в «Якоре» и никогда не увидел бы в Лондоне. Лысухи. Огари. Цапля, царственно белая, доставала водяных улиток, впившихся, как он это видел, в камышевидник.

Продолжая свой путь через болото, священник заметил кукушку, окруженную сварливой толпой мелких коричневых птичек. Камышовые овсянки, скорее всего. Он читал, что кукушки больше всего любят забираться в их гнезда. Они были так ловко свиты в мягкие чаши, что яйца в них были защищены от самой страшной непогоды.

Оказалось, что дорога вовсе не была так залита водой, как это выглядело из дома. Вода только омыла дорогу, и поверхность ее теперь была чистой и неподвижной, как гладкое зеркало, в котором отражались снежные барашки кучевых облаков, края которых кудрявились в синеве. Если стоять неподвижно достаточно долго, отметил отец Уилфрид, то возникает чувство, будто смотришь вниз, в небо, а под ногами простирается бесконечность. Странное ощущение потери ориентации он разрушил мгновение спустя, наступив носком в лужицу.

Тени, отбрасываемые дюнами, удлинялись, и оказалось, что священник давно идет по песку.

Что-то есть такое в песке, что приглашает человека войти с ним в прямой контакт. Идти по нему в сапогах или ботинках, наверно, бессмысленное заклятие. В любом случае, он счел уместным записать тот факт, что отец Уилфрид снял обувь и подвернул края брюк.

Он выбрал путь через побеги песчаного тростника и вскарабкался вверх, ощущая, как осыпается склон под ногами. Как холодный песок впивается в голые ноги. Ему было семьдесят три года, но он снова чувствовал себя ребенком.

Подъем утомил старика, и, оказавшись на вершине, он постоял, переводя дух, и оглядел панораму. Ему вспомнились наставления, которые много лет назад он получил от своего воспитателя в колледже Святого Эдмунда, страстного любителя природы, как и он сам.

— Смотри сначала, — говорил тот, — и тогда увидишь. Если ты не будешь торопиться, то заметишь те творения природы, которые большинство людей пропускают.

Это был совет, который отец Уилфрид воспринял именно так, как и должно, — это была метафора, выражающая взаимные связи Божьего мира, да, но одновременно и практическая рекомендация, как вести себя, став священником.

Отец Уилфрид научился пристально вглядываться в своих прихожан, отслеживать их развитие через таинства, с тем чтобы лучше исправлять любое отклонение от пути, который приведет их на небо. В этом он видел свой долг. В этом состояло его призвание. Путь прихожан был и его путем. Если они наконец обретут мир, то и он тоже обретет его.

Он смотрел и ждал, а потом увидел, как колышется трава под ветром, как поет ветер на разные голоса. Он начал замечать, как меняются оттенки моря по всей его обширной глади. Бирюзовый, кобальтовый, аспидный, стальной… Это было красиво. Так же как и линия горизонта, когда он отсекает море от небосвода, призывая наблюдателя пройтись взглядом по всей его длине, от полуострова Файлд, с его торчащей заводской трубой, до Стылого Кургана, с его безлюдной равниной и строениями, и далее до верфей Фёрнес, заброшенных и едва различимых в серой дымке.

Дальше вдоль побережья виднелись чистенькие приморские городки с их многочисленными белыми домиками, а еще дальше высились суровые утесы Кембрийских гор, оскалившие вершины на заходящее солнце.

Перевести взгляд обратно на берег священника заставили чайки. Он раньше не слышал их криков. На самом деле он вообще не осознавал их присутствие. Наверно, они всполошились, когда отец Уилфрид споткнулся на песчаной дюне, а теперь, когда он стоял здесь уже несколько минут, они поняли, что этот старый человек не представляет для них угрозы, и вернулись, чтобы кормиться всем тем, что вынесло море вместе с водорослями и деревянными обломками до линии прилива. Теперь вода уходила. Мало-помалу. С каждым ударом волны, всплеском пены с новым шипением прилив ослаблял свою хватку и отползал от суши назад. Это был высокий прилив, отметил священник. Он дошел до старого домика-дота, оставив у его основания мокрый след на песке.

Глупые создания, эти чайки. Было в них что-то гадкое, как в малолетних хулиганах. Они так же визгливо орали и дрались за один и тот же кусок, хотя корма было навалом.

Они напоминали обитателей темного полного злобы и алчности мира, от которого отец Уилфрид достаточно успешно отделил Сент-Джуд и его прихожан, так что теперь его приход отличался от всего остального мира, где люди не были такими же людьми. Они брели в темноте. О них следовало сожалеть. И отвергнуть, если они не изменятся.