Дэвид Лодж - Для англоманов - Мюриэл Спарк, и не только

— Я тебя не слышу, — говорит Поль в трубку, — твоя мать говорит у меня над ухом. Мне осточертели этот дом и этот Гарвен. Ты звонишь от себя? Сейчас приеду.

— В 1944-м, когда люди были нормальными и шла мировая война, — говорит Поль сыну, — заниматься шпионажем было делом опасным. Очень, очень опасным.

— Неужели? — говорит Пьер. — Ты слышишь, Перегрин? — обращается он к своему приятелю Перегрину, который бесформенной тушей развалился на диване, моргая розоватыми веками и прихлебывая виски с содовой из стакана рифленого стекла. — Отец говорит, — говорит Пьер, — что в прошлом заниматься шпионажем было делом опасным.

Поль говорит гостю сына: — Я помог отправить за решетку одного шпиона. Это был немец, весьма опасный, необузданный тип. Конечно, двойной агент. Потом его ранили при попытке бежать из тюрьмы. В него стреляли. Через несколько месяцев мы узнали, что он умер от ран. Но это был обман. Он вовсе не умер. Его заменили другим человеком. Я знаю, потому что видел его в Нью-Йорке.

Перегрин переводит взгляд на высокого юного Пьера, который подливает тоник в стакан с джином, небрежно вывернув запястье и надменно щурясь — жесты, не означающие однако ничего определенного. — Это ты не о нем совсем недавно наводил справки в немецкой тюрьме? — спрашивает Перегрин своего приятеля.

— О нем, — говорит Пьер.

Поль смотрит на молодых людей, и его охватывает паника. «Это все произошло очень давно, — думает он. — Что такое „сейчас“? „Сейчас“ — это никогда, никогда. Существует одно „тогда“. Куда мне податься? Нью-Йорк меняется. Помогите! Помогите!» Он говорит: — Поездка была бесполезной, Пьер.

— Ну, я бы этого не сказал, — говорит Пьер. — Правда всегда полезна.

— Правда — да, — говорит отец. — Но тебе не удалось выяснить правду. Записи сфабрикованы. Киль здесь, в Нью-Йорке, он ищет меня. Они всегда мстят.

Перегрин прихлебывает виски, затем вертит стаканом туда-сюда, будто и он ощущает, что вся эта суета уже бывала, и бывала много раз, как эта новая весна, которую ветер принес на Манхаттан с пролива Лонг-Айленд, ветер, поднимающий на мостовых фонтанчики пыли.

— Кстати, о шоу, какое мы с Пьером думаем поставить в театре «Тот еще клуб», — говорит он. — Затягивать с ним нельзя, если мы хотим заполучить весеннего зрителя. Май, самое позднее июнь. Но мы не можем провалиться, мистер Хэзлет, шоу — верняк. Точно для весны.

Но Поль все еще находится в лагере разведслужбы весной 1944-го. Ему двадцать восемь. Еще старшеклассником он несколько раз бывал в Англии, куда отец отправлял его из Черногории к своей английской родне. Поль учился в Париже, потом в Лондоне. «У его разума сотня глаз», — писала знакомым его мать. Он и вправду вполне преуспел, начав карьеру в службе зарубежного вещания Би-би-си. Потом, поскольку снова вернулась война, его направили в Комплекс — секретный правительственный отдел, занимающийся пропагандистским вещанием на Европу.

— Я ни к чему не стремлюсь, — говорит он Эльзе, он ее любит. — Решительно ни к чему.

Его слова — самооговор: на самом деле он хочет сказать, что боится не преуспеть в достижении любой цели, какую бы ни поставил. Ей же его цели не интересны ни в каком смысле, ее просто тянет к нему с каждым днем все больше и больше. Скажи он, что стремится к чему-нибудь определенному, ей бы название цели ничего не сказало. Ей двадцать три года, и в это время ее тень падает под тем же углом, что и тени всех остальных в зоне видимого света. И солнечный, и искусственный свет действуют на Эльзу так же, как на любого другого.

Норма в атмосфере вокруг Эльзы и Поля задается войной с Германией.

Иногда, когда вечером не надо дежурить, Эльза выходит с немецкими пленными погулять на свежем воздухе, не удаляясь однако от Комплекса больше чем на пять миль. Попав в плен, эти люди по разным причинам решили поменять жизнь в лагере для военнопленных на сотрудничество с противником. То, чем они занимаются в Комплексе, известно под названиями «черная пропаганда» и «психологическая война». Они распространяют идеи Союзников под видом немецких идей, для чего требуется сложная смесь убийственной лжи, лести и приемлемой правды.

— По-моему, здесь вам не хватает родной стихии, — говорит Эльзе Майлз Бантинг, долговязый мужчина с кривой улыбкой и репутацией самого умного человека в Комплексе. Последний, в свою очередь, считается самым продуманным предприятием идущей войны. Откуда эти репутации взялись, так и останется тайной.