Дэвид Лодж - Для англоманов - Мюриэл Спарк, и не только

Но тот ведет себя достойно и отвечает серьезным тоном, хотя, естественно, всего-то и может сказать: — Можно понять, почему она про это не говорила.

— Равным образом можно понять, — говорит Поль, — что она ничего про это не говорила, если для нее не имеет значения, ходила она отсыпаться в бункер Киля или кого другого. — До него разом доходит, что он неверно употребил союз «если». Он исправляется: — Поскольку для нее не имеет значения. — Он готов пуститься в дальнейшие рассуждения о невиновности Эльзы, но до него снова доходит: теперь полковник ждет от него вспышки искреннего негодования, указывающего на внутренние сомнения. Поль вспоминает, что он иностранец, и решает промолчать.

Полковник, не теряя надежды, ждет еще какое-то время, затем констатирует: — Вы с Эльзой последнее время отдалились друг от друга.

— Нет, — говорит Поль словно в ответ на вопрос.

— Последнее время вы реже встречаетесь.

Поль награждает его непонимающим взглядом.

Полковник отводит глаза и с грустью в голосе говорит: — Последние дни вы нечасто видитесь.

— Совершенно верно, — соглашается Поль. Он не собирается обсуждать то, что уже известно полковнику. Раньше Поль мог совершать с Эльзой долгие прогулки по окружающим Комплекс лугам и рощицам. Эльза тогда работала в ночную смену, а он — в послеполуденную, так что было у них всего два часа общего свободного времени. Но увольнительные им всегда старались совместить, поэтому раз в две недели они могли на четыре дня вдвоем уезжать в Лондон, где жили на Стрэнде в «Палас-отеле».

— Я хочу сказать, — говорит офицер в ответ на молчание, — что теперь вас реже видят вместе, чем раньше. Конечно, в увольнительные вы отбываете вместе, но я что хочу сказать — Эльза, конечно, сама выбрала себе ночную смену.

— Неправда, — говорит Поль, он не хочет рисковать.

Полковник открывает ящик письменного стола, достает оттуда связку ключей, встает, подходит к картотечному шкафу, вставляет и поворачивает ключ. У Поля впечатление, что ящик подозрительно легко выдвигается. Он не исключает, что ящик вообще не был заперт. Офицер извлекает синюю картонную папку и начинает листать подшитые документы. Один из них привлекает его внимание, он наполовину его вытаскивает, сосредоточенно изучает, затем аккуратно возвращает на место, кладет папку в ящик, задвигает его, закрывает на ключ, проверяет, хорошо ли закрылся, и возвращается к столу. Садится, открывает ящик и кладет туда ключи.

— Она написала заявление с просьбой перевести ее в ночную смену, — говорит он, достает из кармана записную книжку и что-то заносит в нее карандашиком.

Поль молчит. Этот спектакль выглядит неубедительно, но столь же вероятно, что играется он на полном серьезе. Эльза жаловалась ему, что ее определили в ночную смену, говорила, что хочет ее поменять, а позже сообщила, что ей это не удалось: пришла ее очередь шесть месяцев работать в смене, которая начинается в четыре часа дня и кончается между полуночью и двумя ночи.

Полковник возвращает записную книжку в карман. Он постукивает по столешнице карандашиком, который держит между большим и средним пальцами. Постукивает легко, сперва заточенным кончиком, затем, перевернув карандаш, — тупым концом, словно уминает табак в сигарете с обоих концов. Тап, тап — стучит карандашик.

Полковник говорит: — Спасибо, Поль. — Откладывает карандашик в сторону и встает.

— Не за что, полковник.

Он встает, чтобы уйти, и на полпути между стулом и дверью с его губ чуть было не срывается краткая просьба обращаться к нему в более официальной манере, но он мгновенно решает, что это может прозвучать как ворчание шофера, обидевшегося, что к его имени не приставили «мистер». Он уходит без слов и вправду обиженный, но не выказав ни малейшей униженности.

В этот день он может не ехать на службу, ему до смерти хочется вернуться к себе и завалиться спать. Однако он садится в автобус, ближе всего подъезжающий к Комплексу, а потом добирается своим ходом через две деревеньки, а это целых четыре с половиной мили. Охранник на проходной здоровается: — Хороший денек, сэр, — и, пропуская Поля, смотрит на часы. — И все же, похоже, будет дождь, — замечает Поль, глядя на толпящиеся в небе белые облака. Действительно, почему бы охраннику и не посмотреть на часы? Но Поль заставляет себя не оборачиваться, чтоб не увидеть, возвращается ли тот в свою будку, откуда, быть может, согласно полученным инструкциям, сообщит по телефону о возвращении Поля и о времени возвращения. Есть слабая возможность, нет, безусловная возможность, даже вероятность того, что полковнику Тилдену, офицеру службы безопасности, хочется выяснить, насколько Поль выбит из привычной колеи. Однако человеческий взгляд неспособен обнаружить страхи Поля в эти послеобеденные часы ранней английской весны 1944 года.