Харуки Мураками - Норвежский лес [litres]

«Поезд ушел, – говорю я ему. – Все было кончено, еще когда ты попросил подождать месяц. Если ты действительно хотел начать все сначала, то не должен был тогда так говорить. Куда бы мы ни поехали, это случится опять. Ты опять будешь страдать из-за меня, а я этого не хочу».

И мы развелись. Точнее говоря, я настояла. Два года назад он повторно женился, но я по-прежнему считаю, что поступила правильно. Так оно к лучшему, правда. Уже тогда я понимала, что останусь такой до конца своих дней, и больше никого не хотела вовлекать в свои проблемы. Навязывать жизнь, полную страха, когда же у меня опять сорвет крышу.

Я за многое ему благодарна. Он искренний верный человек, сильный и выносливый – мой идеальный мужчина. Изо всех сил пытался меня исцелить, и я старалась выздороветь. Ради него и ребенка. Я и сама считала себя исцеленной. Шесть лет замужества, счастливая жизнь. Он делал все на 99 процентов. Но один процент, всего лишь один процент – и все смешалось. Затем – щелк! И все, что мы возвели, в одночасье рухнуло, превратившись в ничто. Все из-за той девочки.

Рэйко подобрала растоптанные окурки и сложила их в жестяную банку.

– Жуткая история. Сколько нам пришлось всего вытерпеть, чтобы наладить свою жизнь. А рухнуло все в один миг. Р-раз – и нет ничего. – Рейко поднялась и сунула руки в карманы: – Пойдем домой. Уже поздно.

Небо затянули совсем темные тучи. Луна совершенно скрылась. Теперь и я уже ощущал запах дождя, с которым смешивался аромат молодого винограда из пакета у меня в руках.

– Вот почему я не могу выбраться отсюда, – сказала Рэйко. – Меня пугает контакт с внешним миром. Страшно встречаться с разными людьми, думать о разных вещах.

– Я понимаю, – сказал я. – Хотя кто-кто а Рэйко в этом мире жить сможет.

Она улыбнулась невесело, но ничего не сказала.

Наоко сидела на диване и читала книгу. Закинув ногу на ногу, подпирая пальцами виски, читала, но выглядело так, будто она, как бы проверяя, дотрагивается пальцами до слов, роящихся у нее в голове. За окном падали первые капли дождя, а вокруг Наоко мелкой пылью мерцал свет лампы. Взглянув на нее после долгого разговора с Рэйко, я вновь убедился, как она все-таки молода.

– Извини, что мы задержались. – Рэйко погладила Наоко по голове.

– Хорошо провели время? – спросила та, подняв голову.

– Конечно, – ответила Рэйко.

– И чем вы там занимались на пару? – спросила Наоко у меня.

– Тем, о чем вслух не говорят.

Наоко фыркнула и отложила книгу. Прислушиваясь к шуму дождя, мы принялись за виноград.

– Когда вот так льет, кажется, что в мире нет никого, кроме нас, – сказала Наоко. – Лей дождь целую вечность – мы так и останемся втроем.

– И пока вы там будете обниматься, я, как покорный раб, буду играть вам на гитаре и размахивать узорчатым опахалом? Я против, – сказала Рэйко.

– Ладно, иногда я буду давать его в пользование, – рассмеялась Наоко.

– Тогда другое дело… Лей, дождик, лей!

И дождь продолжался. Иногда гремел гром. Доев виноград, Рэйко закурила, достала из-под кровати гитару и заиграла. «Desafinado» и «Girl from Ipanema», затем мелодии Бакараха и Леннона-Маккартни. Мы с Рэйко опять пили вино, а когда оно закончилось, разлили коньяк из моей фляги. Нам было тепло, и мы разговаривали. Я тоже подумал: хорошо бы дождь лил бесконечно.

– Как-нибудь еще приедешь? – спросила Наоко, глядя мне в глаза.

– Конечно, – ответил я.

– А писать будешь?

– Каждую неделю.

– И про меня не забывай, – сказала Рэйко.

– Хорошо. Напишу. С удовольствием, – сказал я.

В одиннадцать Рэйко, как и вчера, постелила мне на диване. Мы пожелали друг другу спокойной ночи и выключили свет. Но мне не спалось, и я достал из рюкзака фонарик и «Волшебную гору». Около двенадцати дверь спальни тихонько открылась, вышла Наоко и нырнула ко мне. Сейчас она была обычной Наоко – совсем иной, нежели прошлой ночью. Глаза ясные, движения точные. Она прижалась губами к моему уху и прошептала:

– Не спится почему-то.

– Мне тоже. – Я отложил книгу, потушил фонарь, обнял и поцеловал Наоко. Темнота и шум дождя мягко окутывали нас.

– А Рэйко?

– Не бойся. Спит крепко. Стоит ей заснуть, уже не просыпается… Ты правда еще приедешь?

– Приеду.

– Даже если я ничего не смогу для тебя сделать?

Я кивнул в темноте. Своей грудью я отчетливо чувствовал ее грудь, а ладонью водил по ее телу поверх халата. От плеча к спине, затем к пояснице. Я гладил ее, как бы впечатывая в память очертания и мягкость ее тела. Немного погодя Наоко поцеловала меня в лоб и проворно встала с дивана. Ее голубой халат скользил в ночной темноте, словно рыба.