Харуки Мураками - Норвежский лес [litres]

Я каждый день ходил в институт, два-три дня в неделю подрабатывал в ресторане, разговаривал с Ито о книгах и музыке, взял у него почитать несколько томов Бориса Виана, писал письма, играл с Чайкой, варил спагетти, следил за садом, мастурбировал, думая о Наоко, и пересмотрел множество фильмов.

Мидори заговорила со мной где-то в середине июня. Спустя целых два месяца. После лекции она уселась рядом и молча подперла рукой щеку. За окном лил дождь – прямой, без ветра, как это обычно и бывает в сезон дождей, – и все без исключения становилось мокрым. Студенты ушли из аудитории, а Мидори продолжала молчать все в той же позе. Затем достала из кармана джинсовой куртки «Мальборо» и протянула мне спички. Я чиркнул и дал ей прикурить. Она округлила губы и медленно выдохнула мне в лицо дым.

– Нравится моя прическа?

– Очень.

– Как что?

– Как если повалить все деревья в мире.

– Ты серьезно?

– Серьезно.

Она некоторое время смотрела мне в лицо, затем протянула правую руку. Я ее пожал. Казалось, у нее отлегло даже сильнее, чем у меня. Мидори сбросила пепел на пол и резко поднялась.

– Пошли обедать, а то в животе пусто.

– Куда поедем?

– В «Такасимая» на Нихонбаси.

– Зачем это специально идти в такое место?

– Иногда хочется сходить… мне.

Мы сели в метро, доехали до Нихонбаси. Дождь лил с утра, и в универмаге было пусто, лишь мелькали силуэты редких покупателей. Внутри тоже пахло дождем, и продавцы невольно бездельничали. Мы спустились в подземный этаж, где располагались ресторанчики, вдумчиво изучили образцы блюд на витринах, и на пару остановились на комплексе «Маку-но-учи» [52] Бэнто, выделяющееся среди прочих видов разнообразием составных и объемом порций. «Маку-но-учи» – высший дивизион профессионального сумо. . Было время обеда, однако публики оказалось немного.

– Давненько я не бывал в таких заведениях, – отпивая из белой гладкой кружки, которую можно увидеть разве что в кафетериях при универмагах, заметил я.

– А мне нравится… в таких местах, – сказала Мидори. – Будто чем-то особенным занимаешься. Наверное, из-за детских воспоминаний. В кои-то веки брали с собой в универмаг.

– Я вроде часто бывал – мать любила по таким магазинам ходить.

– Везет же…

– А толку? Я терпеть не мог, когда меня таскали повсюду за собой.

– Я не о том. Хорошо, что в детстве о тебе заботились.

– Ну да… Единственный ребенок.

– Когда была маленькой, думала: вот вырасту, приду одна в универмаг и съем много-много всего, что захочу, – сказала Мидори. – Только все это пустое. Какая радость набивать желудок в таком месте да еще и в одиночку? Вкус – так себе. Одно только – тут просторно и много народу, а воздух – спертый. При этом, все равно иногда сюда тянет.

– Мне было грустно все это время.

– Я это… читала в письме, – бесстрастно сказала Мидори. – Давай сначала поедим. А то я ни о чем другом сейчас думать не могу.

Мы подчистую съели свои комплексы в полукруглых коробках, разделались с супом и принялись за чай. Мидори закурила. Докурив, ни слова не говоря, резко поднялась и взяла в руки зонтик. Я тоже встал и взял зонтик.

– Куда пойдем дальше?

– Куда можно пойти в универмаге после обеда? Конечно, на крышу.

Шел дождь, и на крыше никого не было. Не оказалось продавца и в отделе зоотоваров. Окошки ларьков и билетной кассы аттракционов тоже были закрыты. Мы шагали меж промокших деревянных лошадок, садовых скамеек и ларьков. Меня поразило, что в самом центре Токио есть такое непопулярное и заброшенное место. Мидори захотела посмотреть в подзорную трубу, я вставил монету и, пока она смотрела, держал над ней зонтик.

В углу крыши находился крытый уголок, где стояли игровые автоматы для детей. Мы сели там на подставку и стали смотреть, как льет дождь.

– Что-нибудь говори, – сказала Мидори. – Ведь много хочешь рассказать?

– Я не хочу особо оправдываться. Я тогда не знал, что делать, и голова была, как в тумане. Ничего не соображал. Но когда я не смог с тобой встречаться, понял одно: пока ты была рядом, я как-то держался, а как ушла – стало горько и тоскливо.

– Но ты ведь не знаешь, Ватанабэ, как горько и тоскливо пришлось мне.

– Правда? – удивился я. – Я думал, ты разозлилась и не хочешь меня видеть.

– Ну откуда ты взялся такой глупый? Что значит – не хотела? Я же говорила: ты мне нравишься. Думаешь, я могу просто так – то любить, то не любить? Или ты даже этого не понимаешь?

– Так-то оно так, но…