Ольга Февралёва - Происхождение боли

Это была бедная двухкомнатная квартира. В прихожей стоял диван, отгороженный от двери дешёвой занавеской, напротив — окошко, столик, пара табуретов, справа от окна — камин. В утвари крайняя скудость, но вот книги! — заполненные ими стеллажи занимали всю имеющуюся вертикаль, стопки книг стояли под столом, на подоконнике, на каминной полке, и всё то были дорогие, старинные издания, благородно блестящие золотым тиснением по всем оттенкам тёмного сафьяна. Да вот ещё стройные красные свечи горели в большом бронзовом канделябре, на ветках которого висели карманные часы, брелок с хрусталиком, коралловые чётки.

— Хорошо у тебя тут…

— Говори потише: за стенкой спят мои дети.

— Мать которых — Анастази?…

— Разумеется.

— А она где? Что с ней?

— Она овдовела. Муж обошёл ей в завещании, отказал всё старшему сыну… Впрочем, там и отказывать-то уже было нечего… Она ушла в монастырь, Эрнеста забрала тётка, Полину и Жоржа — я.

— Давно вы тут ютитесь?

— Мы всего-то две недели как вернулись из Англии. Там у меня кое-какая недвижимость. Еда там сытная, погода хорошая — летом, но зимовать невозможно…

— Слушай,… Макс, ты в состоянии объяснить, что тебя понесло на Монмартр?… что ты там надеялся откопать — мешок алмазов что ли?… Я, допустим,… ну,… с приветом немного — это же ясно, но по тебе никак не скажешь…

— Мне были сны. Их трудно описать. Это началось ещё в Англии, а здесь стали являться и дневные видения… О тебе… Ты знаешь больше моего.

— Я только знал, что там есть этот медальон — я сам его туда положил.

Макс протёр золотой диск краем платка, рассмотрел у света.

— Но ты ведь не за этим шёл?

Эжен почувствовал испуг перед разоблачением, хотя не понимал, на чём его ловят.

— Я не помню, когда последний раз ел! Мне не на что купить воды и дров! Мне нечего надеть! Всё, что можно, я уже отнёс в ломбард…

— Не то, — непреклонно вёл его к признанию Макс, — У тебя ведь есть богатая любовница.

— Я не могу её больше видеть! Она позволила емуумереть!..

— Так кто он тебе?

— Онмне всё!!! Онединственный, когоя люблю!!!

Макс присел на табурет, прикусил большой сустав указательного пальца…

— За что?

— Я не встречал никого лучше! Онбыл сама доброта и любовь. Как они могли так поступать с ним!? По сравнению с нимвсе они — грязь!

— А ты?

— … Меня онназывал своим ангелом… Но я тоже виноват…

— … Ты рад, что встретился сегодня с ним?

— Ты не представляешь, как! Онулыбнулся мне. Теперь мне нечего бояться, а ждать совсем недолго, и онне прогонит меня…

— О, боюсь, это ошибка. Ты нужен ему здесь и дорог лишь как защита и услада его дочери. Твоё место — возле Дельфины, и если ты от неё отречёшься, онпроклянёт тебя.

— … Но она… глупая эгоистка!.. у неё… белые ресницы…

— У неё могут быть зубы в три ряда и ежовая шкура на животе, но ты принадлежишь ей. Так распорядился Отец.

— Ну, а сам ты чего заслужил!? Из-за тебя жизнь другой его дочери стала адом! Где твоя любовь и верность!? Как ты смеешь читать мне тут мораль!?

— Не ори: детей разбудишь.

— Покажи мне этих детей! Может, у тебя и нет их! может, это только блеф — ведь ни на что другое ты как будто не способен! А! Ну, ещё лопатой шуруешь недурно!

Макс выдернул одну свечу, кивком позвал за собой и привёл Эжена в соседнюю комнату, где к спине камина жалась кровать. Огонёк в красной юбке полетел над ней и над двумя головками — тёмной и белокурой. Обе были острижены на длину указательного пальца, и нельзя было понять, кто мальчик, а кто девочка. Темноволосое дитя шелохнулось во сне, потёрло ладошкой слипшиеся глаза. Макс перехватил каплю воска, падающую на лоб малыша. Эжен в смущении отошёл, вернулся в прихожую.

Макс догнал его, возвратил свечу в хоровод.

— Убедился?

Эжен сложился на диван и лишь вздохнул. Макс тихо продолжал:

— Большинство людей добрей меня, но Тот, Кто знает всё, знает, как много я люблю,… как мне плохо без моей Анастази. Я обязательно найду её. Пусть она ненавидит меня сейчас, пусть — навсегда. Это её право…

— Ты хорошо говоришь,… — прогрустил Эжен, — Правильно… Я был когда-то добр, но теперь это ничего не значит: для меня здесь всё кончено — всё стёрто…

Макс повернулся, сел на прежнее место.

— У тебя тоже есть семья: родители, братья и сёстры…

— Это у них есть (был, точнее) я. Даже не я, а какие-то надежды. Я был для них средством… обогащения, возвышения, что ли… и всё — под приторное кудахтанье и щебет…