Кирилл Апостолов - Времена и люди

Приехали одна за другой подводы, разрисовали следами потемневшую от влаги проселочную дорогу. Молодой осенний день наполнился гомоном и смехом.

— Серафим! — закричала тетка Велика возчику, пожилому низенькому человечку. — Опять забыл трубку свою в Яворнишкове? Гляди, как дымится-то!

За рекой тоже дымились пары.

— Дед мой говорил, бывало: осенью, чуть только синева появится над вспаханным полем, бросай зерно — и не бойся. Одно посеешь — десять родится…

— А коли родится, — подхватила в том же шутливом тоне звеньевая, — надо его убрать вовремя да вывезти, а не оставлять на поле. Потому не придерживай-ка лошадей, погоняй их, погоняй-ка. Из-за вас, возчиков, вчера восемьдесят ящиков перца неубранными остались. Заморозки небось не за горами!

День выпил росу, трава потемнела. А проселочная дорога стала белой. Солнце начало припекать и так будет целый день — заставит раздеться людей, работающих на полях и огородах, а к вечеру, задолго до захода, снова забудет, что не только светить должно, но и греть. И тогда крестьяне вспомнят о сброшенной одежде, и перестанет она казаться им такой тяжелой…

Осень!

Она всегда здесь такая.

В овощеводстве обычно работают женщины. Потому такое количество мужчин на уборке капусты кажется им чем-то невероятным. Женщины из бригады тетки Велики остановились, смотрят:

— А ведь намекают некоторые: в нашем селе, дескать, мужчин нету…

— Нету? — вступает вторая. — Поди-ка вечерком погляди: у каждого порога, где женщина живет, башмаки стоят мужские.

— А кой-где и две пары — по ошибке!..

Велика торопит их, однако те не уступают:

— Погоди, дай хоть посмотреть на них среди бела дня. Наши-то к ночи являются, как во сне.

Со стороны парникового хозяйства кто-то прокричал:

— Филиппа там нет? Ищет его бай Тишо…

Филипп, отряхнув землю с ладоней, пошел. Издалека увидел председателя. И Голубов с ним — идут рядком вдоль поросших бурьяном канав, о чем-то беседуют. О чем? Филипп приближается со страхом — вдруг отчитывать будут за неубранные парники? Да старается, старается он, только суток для всего не хватает…

Бай Тишо, пожав ему руку, отвел в сторону.

— Не хотелось возвращаться к этой теме, — говорит он, запинаясь, — да приходится, ты не взыщи…

— О чем вы?

— О личном, — председатель мнется и повторяет: — Не взыщи. Я, конечно, старик и, верно, по-стариковски смотрю на мир…

Покраснев, Филипп выслушивает длинное вступление о том, как на мир смотрели прежде и как смотрят на него нынешние молодые, а потом вдруг начинает догадываться, что бай Тишо говорит о Таске. О том, что уже месяца два она в тревоге, потеряла веру в себя, а в таком состоянии человек не всегда принимает правильное решение. А Илия, учетчик, будто почувствовав отчаянное ее настроение, стал за ней ухлестывать — понятно, закоренелый холостяк, в конце концов, и у него должен быть дом, но не тот он человек, Илия, не для нее…

— Может, я и не прав, — заканчивает бай Тишо, — может, ошибаюсь, но ради Таски согласен этот грех взять на себя. Она душа нежная, она дорога мне. Вот поэтому и решил с тобой посоветоваться.

— Да мы с ней… Мы разговариваем. Нет, не совсем…

— Как бы то ни было, надо уберечь девчонку от неверного шага.

— Лучше это вам сделать.

— Мои слова не помогут, — признается бай Тишо. — Как только начинаю говорить об этих вещах… Короче, попытайся ты.

— Хорошо, попытаюсь, — обещает Филипп.

Однажды вечером он дождался ее после работы. Начал с того, что бай Тишо уже говорил с ней об этом, вот и он счел своим долгом…

Вначале Таска слушала с затаенной надеждой, с тихой радостью, искрящейся в глазах, но, поняв, с чем он пришел, вдруг нахохлилась, точно рассерженный воробей.

— Не нуждаюсь в твоем сочувствии! И бай Тишо скажи, чтобы не присылал ко мне никаких таких… ангелов-хранителей!

Появился Илия. Завидев его, Таска бросилась ему навстречу, раскинув руки.

Они уходят вдвоем, и Филипп слышит в спину ему обращенный снисходительно-насмешливый голос:

— Эй, Филька, привет!..

Никогда это приветствие не задевало его так сильно. Когда был пацаном, слова эти делали его прямо-таки счастливым: еще бы, взрослый обращается к нему, как к равному! Годами Филипп жил в заблуждении, что произносились эти слова от души. Прозрение наступило позже, когда учетчик принуждением пытался получить от Марии то, чего другой мужчина добивается другими, более достойными средствами. Возненавидел его Филипп отчаянно. Любой ценой решил защитить сестру и думал, что это ему удалось. Но то, что испытывал он к нему сейчас, когда учетчик уходил вдвоем с Таской, не сравнить было ни с чем. Такое было чувство, что всю жизнь Илия, словно орел-стервятник, только и смотрит, когда он упадет, чтобы его растерзать… И сейчас, едва дождавшись, пока Филипп отдалился от Таски, распростер свои черные крылья над ее головой… Нашел момент, защитничек.