Кирилл Апостолов - Времена и люди

— Весна меня радует всегда, но больше всего в эти вот дни, когда природа расцветает не по дням, а по часам…

У каждого в этом мире своя песня, думает Сивриев, слушая излияния бай Тишо о премудрой матери-природе.

— Можешь ты спокойно глядеть, — взахлеб продолжает председатель, — как мир просыпается, оживает у тебя на глазах — и движется неведомо куда?.. А ты стоишь и смотришь, дивишься этому чуду и вроде сам час от часу делаешься сильнее. И понимаешь тогда: не единственное ты существо на земле, которое это пробуждение наблюдает, но единственное, которое умеет ему радоваться! Ну скажи, неужто этого мало? — Вздохнув, он повторяет задумчиво: — Эх, неужто мало этого?

Кто-то из техников отвечает:

— Нет, конечно. Не мало.

А Сивриев молчит: вспомнил о весенних своих кошмарах.

Белая колея вдруг обрывается, упершись в полянку, которая густо заросла смоковницами. Известковая пыль, поднятая колесами, медленно оседает на смолистые их листья.

Бай Тишо идет вперед по правому берегу русла. Техники, захватив снаряжение, спешат следом. Парень, что ростом повыше, поднимает на плечи какую-то бакелитовую трехногую коробку — за две ножки держит, третья торчит над головой. Сивриеву этот жест кажется вдруг странно знакомым… Ну конечно: не раз вот так же поднимал он на плечи своего сына.

…По воскресеньям они втроем ходили на прогулку до самого Кенана. Андрейка просил: «Пап, покатай на лошадке!» Посадив сына на плечи, Сивриев бежал, подпрыгивая, и цокал языком. Жена убегала от них, носилась по лугу, пока усталость не одолевала ее, и тогда она с разбегу падала в траву. Андрейка, визжа, валился к матери с высоты отцовского роста и немедленно затевал борьбу. А Сивриев садился в стороне, любовался ими и хохотал, когда ни одна из воюющих сторон не желала признать себя побежденной. Потом сын принимался ловить бабочек. Милена, подобравшись к Сивриеву поближе, ложилась горячей от солнца головой ему на колени. И пока он, склонившись, загораживал ее (потому что или блузка была расстегнута, или платье надо было одернуть), она расслабленно, лениво отдыхала, смежив ресницы и гладя волосы мужа маленькой своей ладонью…

Споткнувшись о корень посреди тропинки, Сивриев приходит в себя.

Техники заканчивают измерения, и Ангел отвозит их в город. Сивриев же и бай Тишо остаются, чтобы осмотреть заросли смоковниц, террасами сбегающие вниз.

— Ты еще настаиваешь на своем? — удивленно спрашивает Главный.

Председатель хмурит выгоревшие брови.

— Парни, как видишь, подтвердили мои опасения, — продолжает Сивриев, — воды мало, не хватит ее, чтобы отапливать теплицу. Не надо лезть на рожон. Что, я не прав?

— Еще раз тебе говорю: Югне нужна теплица, — твердит бай Тишо, тряся головой, и кудри, волнами сбегающие к его вискам, подпрыгивают воинственно. — Чтоб и зимой ребятишки лопали свежие овощи, ясно? Чтобы росли они здоровыми да крепкими! Приглашу настоящих специалистов — из Софии или из другого города, но не отступлюсь. Эти-то бандиты, думаешь, понимают что-нибудь?

Через некоторое время, успокоившись немного, с посветлевшим лицом, он останавливается возле дикой груши. Достав из кармана садовые ножницы, подстригает ей ветки.

— Одно удовольствие — дички облагораживать, — говорит бай Тишо. — С детских лет к этому тянет. Отец мой был голытьба голытьбой, и, веришь, даже дички у нас не росли, на бедняцкой-то нашей ниве. Я старался, прививал по всем правилам. А уж радовался, когда получалось! Во все глаза, бывало, глядишь, как хилый черенок вырастает, как превращается он в молодой, сильный организм со всеми качествами благородного дерева… За исключением, правда, способности размножаться. Очень это меня удивило. И заставило крепко задуматься над смыслом моего труда. Но смысл этот я быстро нашел: ведь от того, чем я занимался, до всего остального было рукой подать…

Сивриев, не дослушав, уходит осматривать террасы. Тонкие ветки сомкнувшихся вокруг кустов напоминают ему вдруг, как некоторое время назад вся Болгария пустилась перекапывать голые холмы. А потом никто во всей Болгарии не поинтересовался, растет ли что-нибудь на «освоенных» землях или не растет. И может, только совестливый какой-то председатель или агроном, сжигаемый жалостью и злостью при виде гибнущей в августовском пекле молодой поросли, ведром воды пытался продлить ей жизнь… А чего стоит кампания в городе Ломе? Или, к примеру, навозные горшочки. Почин…

И ни одно из этих «мероприятий» не дожило до наших дней. В чем причина? Недоношенные идеи, спешка, отсутствие научного подхода? Возможно, многие действительно не знали, где проходит граница между законами природы и закономерностями общественного развития, не задумывались, как они взаимодействуют, до каких пор одни благотворно влияют на другие и с какого момента начинают враждовать. Не знали? Возможно. Однако с тех времен остался страх, боязнь эксперимента, не прошедшего испытаний в каком-нибудь НИИ. Вероятно, именно по этой причине опыт Голубова с помидорными кустами без колышков вызывает досаду и даже раздражение. Вероятно…