Леонид Хомутов - В сложном полете

И снова мы летим вслепую. Правда, сейчас это меня не особенно волнует. Я верю — на КПМ выйду точно. А вот посадка не дает покоя. Двадцать с половиной минут остается до нее.

Командир и радист без устали докладывают земле о режиме полета, хотя в ответ не слышат ни слова. Радист, правда, уверяет, что земля его слышит, но я что-то плохо этому верю…

15 минут…

— Снижаюсь! — сообщает командир. — Занимаю аварийный эшелон…

И враз притихли моторы — командир подобрал газ.

Старший штурман, раздобыв шлемофон, подключается к радиокомпасу в надежде услышать команды руководителя полетов по этому каналу.

…10 минут.

Передо мной — лист бумаги с вычерченной схемой захода на посадку по пеленгатору. Штурман, увидев ее, одобрительно кивает головой.

Странно! Не слышно ударов, неужели обледенение кончилось?.. Я вытягиваю шею, заглядываю в окна. Не появится ли где просвет?.. И вдруг, случайно бросив взгляд на приборную доску, замираю от неожиданности.

Стрелка указателя курса танцует около нуля… Заработал?! Компас заработал! Это же наше спасение!..

Расплывшись в улыбке, повертываюсь к штурману. Может, остальные компасы тоже работают?.. Но нет, только правый! Что ж, и это чудесно!

Старший штурман, глядя на шкалу, тоже улыбается.

— Везет тебе!

Срываюсь с места, бегу в нос самолета — надо договориться о заходе на посадку.

Всех обрадовало мое сообщение. А второй (правый) летчик — даже расхохотался от избытка чувств. Интересный у него смех. Неповторимый: какая-то смесь скрипа, скрежета и всхлипываний. Не поймешь — то ли смеется, то ли плачет…

…3 минуты до аэродрома.

Я не спускаю глаз с указателя курса. Вот-вот выйдем на привод.

В проходе у дверей стоит борттех, поглядывая на меня, ожидая команды.

…2 минуты …1 минута …Все! Время вышло! Пора делать разворот, но стрелка по-прежнему танцует около нуля. Значит, радиостанцию не прошли. Когда пройдем, стрелка развернется на 180 градусов. Опаздываем, выходит, но насколько?.. Невыносимо долго тянется время. Оборот за оборотом делает секундная стрелка на часах. И лишь на исходе третьей минуты стрелка курса робко сдвигается с места и описывает дугу.

— Разворот! — кричу я.

— Разворот! — дублирует борттех.

Командир резко поворачивает штурвал.

Услышав команду, некоторые летчики, отвлекшись от игры, подняли головы, наблюдают за нами. Другие — даже ушами не шевелят.

Один за другим скрупулезно выполняем развороты. Стрелка подходит к цифре 285. Наступает пора последнего, самого ответственного разворота… Чувствую, как опускается левое крыло, а правое поднимается. Сравниваю показания компасов. Несогласованность!

— Увеличить крен! Иначе выскочим правее посадочной!

Борттех неуверенно и негромко дублирует. Самолет медленно выходит из разворота. Так и есть. Проскочили! Привод в стороне.

— Влево пятьдесят!

Пока сманеврировали, приводную прошли сбоку.

— Уходим на второй круг! Курс девяносто!

Мне стыдно штурмана полка, летчиков. Спиной чувствую их осуждающие взгляды: «Эх, блудило! Не смог завести самолет».

Иду к экипажу — надо заставить их энергично выполнять мои команды.

Снова развороты, и опять подходим к последнему. Ну, если и в этот раз не зайдем… тогда хана! Баки пусты, да и запасных аэродромов ни одного. Метелью закрыты.

— Разворот! Так держать! Отлично!

Фу-у-у! Вроде точно вышли на прямую.

— Снижайся! Высота 250! Горизонт!

Стрелка указателя начала описывать дугу. Переключаю радиокомпас на ближний привод.

— Прошли дальнюю! Высота 180!

Гляжу в окошко. Пора бы выйти из облачности, но там — сплошная вата.

— Смотри, куда пошли, — трогает меня штурман.

Перевожу взгляд на указатель, стрелка отклонилась вправо. На миг цепенею, потом кидаюсь к пилотам.

— В чем дело? Куда свернули? 20 вправо! — кричу, врываясь в кабину.

— Гляди! Вон прямо полоса! — показывает рукой правый летчик и подхохатывает скрипуче.

Я вглядываюсь. Сквозь колеблющуюся завесу снега различаю что-то похожее на полосу… Деревенские дома, увязшие в сугробах, вытянулись в две серые линии. У каждого дома тополь. Целая аллея.

— Прекратить снижение! Это же улица! Деревня! Разворот вправо! Там посадочная!..

— Какая деревня?! — возмущается правак. — Ты что, спятил?

Правак упрям и может спорить до хрипоты. Тем более, что всегда твердит: «Я — замкомандира, а штурман — подчиненный!..» Это болезнь праваков.

Высота около сотни метров, нос самолета точно нацелен на верхушки деревьев. Еще немного — врежемся в них.