Леонид Хомутов - В сложном полете

В каждой стране, исключая нашу, люди, в свою очередь, тоже делятся на богатых — сильных, господ — и бедных — слабых, подчиненных. Наша страна — Советский Союз — самая справедливая. В ней нет ни бедных, ни богатых. 20 лет назад народ в России восстал, поднялся на борьбу с господами. И впервые в мире уничтожил и выгнал их. За это богатые всех остальных стран ненавидят нашу страну и ждут удобного случая, чтобы напасть на нас и превратить в своих рабов. Поэтому мы должны быть готовыми дать отпор, разгромить и уничтожить их, как в гражданскую войну.

А в Испании — есть такое государство далеко от нас — бедные, как и мы, сбросили власть господ. Поэтому богатые-мятежники во главе с генералом Франко напали на бедных, на республиканцев. Хотят их снова превратить в рабов. И вот там сейчас идет война. Люди убивают друг друга.

От этих слов я испуганно глядел на темневшую неподалеку дверь, темные углы и окна, откуда могли вылезти убийцы, и теснее прижимался к маме, у которой сидел на коленях…

Там же, в Ключиках, я увидел первый в своей жизни кинофильм. И тоже про войну, про Испанию…

В заброшенной, пустовавшей церкви — самом большом здании — собралась вся деревня. Разместились кто как мог. И сидя на скамейках, и стоя у стен. На стене натянули белое полотно. Посредине поставили какой-то аппарат с чудными колесами. Когда закрыли двери, в темноте застрекотало что-то, вспыхнул луч и осветил полотно. По нему задвигались какие-то фигуры. Потом изображение стало четким и было видно людей, как днем на улице.

Показывали огромный город с большими зданиями. На улицах и площадях — черно народу. И вдруг показались бомбовозы. Похожие на коршунов, они закрыли небо. Люди в страхе побежали, падали, вскакивали и снова бежали. От бомбовозов черными репками оторвались бомбы. Одно за другим, будто вздрогнув, большущими скалами начали рушиться многоэтажные дома. Они падали поперек улиц, на другие дома поменьше, давили людей.

Жуть охватила смотревших, в том числе и меня. Как всегда, я жался к матери, закрыв глаза, но все равно хоть краем глаза, да смотрел кино.

Послышались плач, стоны, выкрики. Все были в Испании, в Мадриде, вместе с испанцами переживали боль, горе, страдания…

Весной в посевную и в конце лета в уборочную папка с мамой по неделям жили в поле. Нам часто приходилось домовничать одним. В холодную погоду мы забирались на широкую русскую печь и, положив под головы валенки, рассказывали друг другу сказки и страшные истории. Часто уезжали наши родители в райком партии — на собрания, заседания, бюро, пленумы, конференции, переклички — на сутки-двое в Синарск…

Непонятное было время. В деревне, производившей хлеб, не было и негде было купить его. Отец с матерью всегда привозили хлеба и разной еды. Мы с нетерпением и радостью ждали их приезда, который превращался для нас в праздник.

Но не всегда было так. Однажды ночью я проснулся от лая Шарика — здоровенной овчарки, привезенной еще из Синарска. Он бегал из комнаты в комнату и злобно, угрожающе рычал, порываясь выскочить на улицу.

— Вовка!.. Валька!.. Чё тако? — боязливо проговорил я, расталкивая, спавших по бокам брата и сестру.

— А-а, — спросонья замычал Владимир. — Не знаю…

— Ой! Ой! Ой! — захныкала Валя. — Опять воры лезут?!. И что за напасть така!..

Она была права. Только на моем коротком шестилетнем веку они пытались залезть к нам уже дважды. В прошлом и позапрошлом годах, когда мы жили еще в Синарске. Но все кончалось пока благополучно, благодаря этому же Шарику и маме, которой нет сейчас дома… Проклятые воры! И всегда-то они лезут, когда нет папки. Будто нарочно следят за ним. Уж он бы им показал!.. Отучил воровать-то!..

— Ой! Ей! Ей! — стонала Валя. — Если залезут — убьют нас! Убьют!..

Неистово с рычанием лаяла собака. В комнатах и за окнами густая, как вар, темнотища. В промежутки между взрывами лая из маленькой комнатки, окно которой с одной плохонькой рамой выходит в черемуховый сад, доносится какой-то скрип и срежет.

Я лежал ни жив, ни мертв между братом и сестрой, готовый в любую секунду заорать до беспамятства. Ужас и страх сильнее «испанских» сдавили меня, не давая пошевелиться.

Наш дом стоит на косогоре, на отшибе деревни. К соседям не добежишь. Да и у дверей, может, караулят… Страшно выйти.

— Вовка! Ленька! — шептала Валя. — Айдате в подполье!.. Может, там не найдут и не убьют!..

— И здесь не убьют! — уверенно ответил Вовка. Он тихонько встал с кровати и скрылся на кухне. Потом, сопя, вернулся назад, неся что-то тяжелое.