Виктория Токарева - Жена поэта [сборник]

Рита вышла с коляской, направилась к магазину «Цветы».

Магазинчик был маленький, тесный, сплошь стеклянный. С коляской не влезешь.

Рита не стала завозить коляску в магазин, оставила возле двери. Дверь тоже стеклянная, так что обзор не затруднен. Все видно как на ладони.

Рита купила тридцать семь роз. Не букет, а целый куст. Тугие бутоны, длинные стебли, божественный аромат.

В одной руке цветы, в другой коляска. Емеля с удивлением таращился. Он видел такое впервые: мамино лицо сквозь завесу цветов.

Рита подошла к поликлинике. Это было недалеко. Остановилась. Стала размышлять. Кабинет на третьем этаже. Лифта нет. Надо тащить коляску по ступенькам шесть пролетов. Если вытащить Емелю из коляски, надо две руки. А для цветов нужна еще одна дополнительная рука. Где ее взять? Негде.

Можно оставить Емелю в коляске и отлучиться на три минуты. Одна минута – взбежать на третий этаж через ступеньку, вторая минута – вручить подарки и расцеловать, третья минута – слететь вниз, опять же через ступеньку.

Что может случиться с Емелей за три минуты? Ничего. В крайнем случае описается, но и только.

Рита огляделась по сторонам. Пусто. Это хорошо и плохо. Плохо потому, что некого попросить, а хорошо потому, что безопасно.

Рита решила не тянуть время и устремилась на третий этаж.

В три минуты она не уложилась. Получилось пять. Ирина Николаевна слишком долго ликовала, прерывать ее было невежливо.

Рита вернулась через пять минут.

Коляска была пуста. Рита не поверила своим глазам. Зажмурилась. Открыла снова. Пустая коляска. Может, это сон? Бывают же кошмарные сны. Она стала себя щипать. Картина та же самая. Значит, не сон. Емелю украли.

Рита лежала на кровати. Не ела и не спала.

Саша боялся оставлять ее одну. Взял отпуск. Когда надо было отойти в магазин, просил Руденчиху посидеть с Ритой.

Руденчиха приходила с вязаньем. Пыталась отвлечь Риту беседой. Рассказывала, что детей крадут на органы. Емеля, конечно, маленький, но его органы годятся таким же маленьким.

Рита смотрела в потолок.

В голове крутилась колыбельная, которую ей пели в детстве: «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, придет серенький волчок, он ухватит за бочок…»

Вот и пришел серенький волчок, ухватил за бочок и оттащил во лесок…

Руденчиха продолжала монотонно рассказывать, что цыганки воруют детей для своего бизнеса – просят милостыню с ребенком на руках. Они дают младенцу снотворное, чтобы он спал. А еще делают ему соску из хлеба: жуют хлеб, заворачивают в тряпочку и суют ребенку в рот.

Рита смотрела в потолок, видела своего Емелю в наркотической отключке с хлебной соской во рту. Думать об этом было невыносимо. Лучше не думать. А как не думать? Разбить голову, расколоть ее, как грецкий орех.

Руденчиха отправилась в туалет. Рита встала с кровати, открыла окно, обе створки. Земля далеко. Голова расколется – сто процентов.

Рита высунулась в окно, стала клониться, чтобы сместить центр тяжести. В эту секунду в комнату вошла Руденчиха, оправляя юбку, увидела склоненную Риту и с невиданным для нее проворством подскочила к Рите и сдернула ее с подоконника.

Рита упала возле окна лицом вниз. Руденчиха села на нее сверху, пригвоздила к полу. Она боялась, что Рита вывернется и доведет до конца то, что задумала.

Вернулся Саша.

Увидел картину: Рита на полу, на ней неподъемная Руденчиха. Сидит и вяжет.

– Ее надо в психушку, – деловито потребовала Руденчиха. – Она сошла с ума. Звони, пока не поздно.

– Не надо ее в психушку, – сухо отверг Саша. – Можете идти. Спасибо, Марья Сидоровна.

Руденчиха не могла подняться. Саша протянул ей руку. Одной руки не хватило, пришлось протянуть и вторую.

Руденчиха поднялась. Оправила юбку. И ушла с достоинством.

Саша поднял обессиленную Риту. Посадил к себе на колени, как ребенка. Они сидели на кровати лицо в лицо. Саша тихо говорил ей, повторял, как мантру:

– Сопротивляйся… Сопротивляйся изо всех сил… Каждую минуту. Терпи. И однажды все изменится. Завтра будет лучше, чем вчера. Надо верить. Неси свой крест и веруй.

Рита откуда-то знала эти слова, но не помнила откуда. «Неси свой крест и веруй». Неси свой крест и веруй…

Но ведь Христос нес свой крест на Голгофу для еще больших мучений.

Рита зарыдала. Это был хороший знак. Жизнь к ней возвращалась. Пусть в такой протестной форме, но возвращалась.

Емелю нашли через шесть месяцев. Его украла хорошая женщина. Инженер из конструкторского бюро. Она украла Емелю не для бизнеса, а для смысла жизни. Ее личная жизнь сложилась неудачно. Вернее, не сложилась вообще. Мужа не было и не предвиделось. Возраст поджимал. Брать ребенка из дома малютки не хотела. Кто сдает своего ребенка государству? Проститутки или алкашки. Какие гены в ребенка заложены? Кто из него вырастет?