Заур Зугумов - Записки карманника (сборник)

Конечно, ущерб от этих сделок государству наносился огромный, но кому какое дело было до этого самого государства, которое, не обращая внимания на все бытовые и жизненные невзгоды арестантов, по всему ГУЛАГу нещадно эксплуатировало их, расплачиваясь за адский труд копейками, да и то не всегда. Да провались оно пропадом, такое государство! – справедливо полагали все без исключения, и были правы.

Я уверен, что большинство арестантов готовы были вообще поджечь всю тайгу вместе с лагерями и поселками, в которых жили в основном те же мусора.

Больше половины бригады, не считая сцепщиков, трактористов и разнорабочих, выезжавших на лесоповал, делилось на звенья, в которых было по три человека: пильщик, вальщик и сучкоруб. Как правило, это были высококвалифицированные лесорубы с большими сроками заключения, годами работавшие друг с другом. Каждое их движение было выверено до миллиметра. От этого, кстати, зависела порой жизнь каждого из них. Я уверен, что, работай они так на свободе, их награждали бы орденами и медалями за доблестный труд.

В бригаде, с которой мы выехали в тайгу, чтобы немного отдохнуть и развеяться, трудился известный на все управление сучкоруб по прозвищу Шаляпин. Уж и не знаю, за что его прозвали именно так, а не иначе, возможно, он еще и пел неплохо, но что касается ювелирного обращения с топором, то равных ему я не встречал никогда. Чинганчгук Большой Змей со всеми своим индейскими томагавками отдыхал по сравнению с виртуозом Шаляпиным. Низенького роста, с небольшой залысиной на голове, щуплый на вид, он оставлял впечатление хилого мужичка-замухрышки. Но стоило оказаться в его руке топору, как он тут же преображался в непревзойденного мастера своего дела. Даже лицо его, такое серьезное и сосредоточенное, начинало напоминать грозных воинов времен американского Дикого Запада.

Шаляпин был потомственным лесорубом из глухой таежной деревни в Сибири. В двадцатилетнем возрасте судьба забросила его в Карелию на заработки, с тех пор родная деревня снилась ему лишь по ночам. На вырубке он помахался на топориках с двумя местными отморозками и завалил обоих так, как валил вековые сосны и ели в родной сибирской тайге. Накатили тогда Шаляпину пятнадцать лет, и ушел, бедолага, по этапу в УСТИМЛАГ пилить все тот же лес. К концу его отсидки мы и встретились с ним.

В тот день на делянку к нашей бригаде заглянули лесорубы-канадцы. Ясное дело зачем: им нужны были кубометры, об этом они и вели переговоры с нашим десятником, шустрым малым – москвичом, бывшим студентом МГИМО, который неплохо изъяснялся на нескольких языках, в том числе и на английском. Перед тем как зайти в теплушку, иностранцы оставили свои топоры у дверей. Это были по нашим, советским, меркам очень хорошие и дорогие инструменты. Хоть и были канадцы наслышаны о том, что большинство русских нечисты на руку, но знали наверняка, что, когда они в гостях у босоты, с их имуществом ничего не случится. Они всегда доверяли нам и верили каждому нашему слову безо всяких бумажек и подписей. Это всех нас радовало и лишний раз напоминало о том, что мы – не разменная монета в руках власть имущих, а люди.

Во время переговоров возле дверей появился Шаляпин. Он искал зачем-то десятника, и ему сказали, что тот только что вошел в будку вместе с иностранцами. Шаляпин хотел было зайти, но замер у входа как вкопанный. С порога на него смотрели аккуратно сложенные в пирамиду топоры, блистая на солнце своей серебряной отделкой, как курки солдатских винтовок на привале.

Шаляпин даже забыл, зачем пришел. Взяв особенно приглянувшийся топор в руки, он стал разглядывать его с такой любовью и нежностью, что позавидовала бы любая кормящая мать. Он держал и гладил инструмент, будто малое дитя. Канадцы, как завороженные следили за ним в окно, не в силах оторваться от увиденного. Фактор загадочной русской души был налицо.

– Кто это? – спросил у десятника самый старший из лесорубов.

– Шаляпин, – не задумываясь ответил тот, но, спохватившись, объяснил, что к чему, и добавил с гордостью, что равных ему сучкорубов не сыскать во всем ГУЛАГе. Такой ответ, видать, пришелся по душе канадцам. Выйдя из теплушки, они познакомились с местной знаменитостью и разговорились с ним по душам. Десятник не успевал переводить их беседу, перешедшую со временем в профессиональный спор. Тут уже, побросав работу, собралась почти вся бригада, ибо пари, которое вот-вот должен был заключить Шаляпин, касалось всех без исключения. Главенствовала здесь даже не финансовая часть спора, хотя на кону были немалые деньги, а честь русского мужика-лесоруба.