Заур Зугумов - Записки карманника (сборник)

Теперь мне предстояло «расписать» комбинацию, и, если бы я ненароком зацепил тело Мэри-Джан, крови бы видно не было, потому что она была тоже красного цвета. Ранее я даже и не подозревал, что именно эта часть работы как раз и окажется самым сложным этапом операции, ибо не мог просчитать все заранее. У меня просто не хватало опыта: я был еще слишком молод и, по большому счету, не знал, какую мануфту может надеть женщина в том или ином случае. Камнем преткновения была все та же комбинация, которая прилипла к мокрому от пота телу Мэри-Джан. Стоя рядом, я терялся в догадках, как отлепить от ее тела хотя бы маленький кусочек материи, чтобы добраться до тесемки?

Но я зря волновался – в тот день я был на вершине воровской удачи. Обдумав все хорошенько, я понял, что нечего было даже и помышлять о том, чтобы работать лезвием по самой комбинации. «Писать» нужно было по левой бретельке, которая и держала ее на плечах Мэри-Джан. Но как до нее добраться? Перекинув, по ходу пьесы, фартэцалу на правое плечо и закрыв таким образом возможный обзор, я выбрал момент и добрался до того места, где бретелька соединялась с комбинацией. Я поддел ее двумя пальцами с зажатой между ними мойкой и чиркнул по тонкому шнурочку. Я еще даже не успел убрать руку, как кусочек тонкой материи, скользнув по груди Мэри-Джан, опустился на ее пышный бюст, теперь уже оголив тело вместе с частью лифчика.

Напряжение нарастало с каждой секундой, с каждым выверенным движением пальцев. Еще сильнее прижавшись к боку терпилы, с тем чтобы ее рука оказалась у меня за спиной, я еще немного выпустил лезвие. Дождавшись очередных бурных аплодисментов публики, я резким движением в третий уже раз писанул мойлом по тесемке именно в том месте, где ее соединяли с чашечкой бюстгальтера два маленьких кольца. Это было одно из двух мест, где между лифчиком и телом была хоть какая-то пустота, образованная этими кольцами. Одновременно я надавил на левую грудь Мэри-Джан локтем правой руки, зажав ее, чтобы освободившееся от тесемки полушарие бюстгальтера не соскочило с груди и не повисло в воздухе.

Все прошло блестяще. Когда я почувствовал, как тесемка повисла на платье Мэри-Джан, я скинул мойку на землю. Она сделала свое дело, и в ней больше не было надобности. Дождавшись, когда после очередной песни в исполнении Раджа Капура, Мэри-Джан стала аплодировать, вскинув вверх руки, я потихонечку пропустил средний и указательный пальцы между ее голой грудью и чашечкой бюстгальтера. Когда кончиками пальцев я почувствовал заветный клочок бумаги, сердце мое вновь стало отбивать барабанную дробь, но спешить было смерти подобно. Я знал это и потому остановился, чтобы перевести дух.

Через какое-то мгновение, сделав два глубоких вдоха и выровняв дыхание, я осторожно раздвинул пальцы и затем резко, как клещами вцепившись ими в список, аккуратно выволок эту заветную бухгалтерию из гашника барыги. Локтем правой руки я постарался вновь прижать чашечку лифчика в исходное положение, так как почувствовал, что она немного ослабила грудь и могла вот-вот сползти с нее.

Когда все было кончено, я замер, обливаясь потом. Он заливал мое лицо и временами капал с чисто выбритого подбородка на землю. Долго так продолжаться не могло, пора было делать ноги.

Все четверть века, которые я провел в тюрьмах и лагерях, я играл в карты, и поэтому мне не понаслышке знаком такой феномен, как «бешеная масть». Это когда при любой подаче и при любом раскладе вы, так или иначе, остаетесь в выигрыше. Что-то подобное происходило со мной, когда я стоял с зажатым в руке списком должников двух районов Баку, думая о том, как бы поскорее соскочить с этой прожарки. Но, прежде чем исчезнуть, я подтолкнул к Мэри-Джан стоявшего рядом со мной лысого мужика в очках.

С великим трудом выбравшись из толпы и уже оставив далеко позади площадь имени Ленина, я поймал мотор на проспекте Сталина и велел водителю отвезти меня на Шиховский пляж. Прибыв на место, я пешком добрался до небольшого баркаса, который вдали от суеты людской ржавел на берегу уже не один десяток лет. Я забрался на него, спустился в кубрик и, скинув весь свой маскарадный костюм, целый день затем провалялся на песке, загорая и купаясь, снимая с себя таким образом напряжение и усталость. Вечером я был уже на нашей хазе, где меня ожидал настоящий триумф. К тому времени уже почти весь блатной мир* Баку знал о горе, постигшем Мэри-Джан, и радовался. Когда кого-нибудь из козырных мусоров, центровых барыг или высокопоставленных чиновников настигала заслуженная кара, преступный мир по этому поводу всегда праздновал. Но в первую очередь об этом происшествии узнали мусора. Когда легавые рассказывали босоте, в каком виде они застали на площади эту бакинскую кошелку, не было ни одного слушателя, который бы отнесся к этому рассказу равнодушно, все хохотали до слез.