Дэвид Арнольд - Детки в порядке

– Странные штуки говоришь, – ответила Мэд.

– А ты странные штуки делаешь.

И все же. Я надел шапку. Очень, невероятно удобная.

Баз объяснил, что идея о жизни в парнике пришла ему в голову, когда он обдумывал, где будут жить герои его книги. Место должно было быть дешевым – разумеется! – но при этом уникальным. «Будто из фэнтези».

Я сказал ему, что у него отлично получилось.

Мы пришли в сарай. Согласно ребятам, здесь Гюнтер Мейвуд почти не появлялся. Так как разбрасывать волосы по жилому помещению было бы неудобно, стрижку решили провести здесь. По сути, сарай представлял из себя следующее: полуразваленная халупа в стиле «американский шик», словно один из маминых каталогов старинных станков вырос и обзавелся низким голосом и щетиной. Внутри было полно древесины, и еще вещей, сделанных из этой самой древесины.

Мэд вытащила откуда-то табурет, стряхнула с него пыль и жестом приказала мне сесть.

– А это обязательно? – спросил я, выглядывая пути к отступлению (мы, объятия сбоку, часто так делаем).

– Хорошая стрижка помогает лучше психотерапии, – сказала Мэд, пробегая рукой по выбритой половине головы.

Баз и Нзази сидели на неотшлифованных креслах-качалках, а Коко вспрыгнула на покрытый опилками стол и сидела, болтая в предвкушении крохотными ножками. Силы противника меня превосходили. Я подошел к табурету и сел. За считаные секунды моя задница покрылась инеем.

– Итак, что же мы будем делать… – Мэд изучала мои волосы, как скульптор – глыбу мрамора.

Коко хлопнула варежкой о варежку:

– Крысиный хвост!

– Как там называют такую забавную прическу? – спросил Баз. – Спереди в мир, сзади на пир?

– О-о-о, маллет! – воскликнула Коко. – Даже лучше!

Я натянул шапку на уши. За наше недолгое время вместе мы очень сдружились; она стала моей шерстяной крепостью. Шерсть не то чтобы хорошо выдерживает военные атаки, но уж что поделать. На секунду стало совсем тихо, лишь скрипели кресла-качалки. А потом…

– Содапоп из фильма, – прошептала Мэд.

– Ох, черт побери, да, – сказала Коко.

Нзази щелкнул пальцами.

– Эй, чего? – спросил я.

Мэд вынула из розетки какую-то древнюю электропилу и включила машинку для стрижки:

– Будет очень круто. Ну, не в традиционном смысле слова.

– Слава богу, – сказал я, пихая руки в карман метсиков. – Мы же не хотим, чтобы люди подумали, что я крутой в традиционном смысле.

Коко утробно захихикала:

– Содапоп – это персонаж «Изгоев». Мэд говорит, что Роб Лоу – просто душка….

Я совсем перестал соображать, о чем они.

Мэд пару раз включила-выключила машинку, заводя ее, как автомобиль.

– Содапопа играет очень молодой и очень хорошенький Роб Лоу. В книге у него немного другие волосы. По книге у него практически такая же прическа, как у тебя, только чуть более объемная и волосы зачесаны назад. А в фильме Сода-поп очень крутой, в стиле пятидесятых – восьмидесятых. Наверху надо будет оставить подлиннее, а по сторонам они, знаешь, просто так мохнатятся.

– Мохнатятся? – переспросил я.

– Ага, но я их немножко приглажу, чтобы не было совсем как в кино. – Она положила машинку на место, взяла ножницы и щелкнула ими в воздухе. – Начнем с ручной работы.

Будто мне было не все равно, как она разрушит мою стену.

– Готов? – спросила Мэд.

И не успел я сказать: «По правде говоря, нет», она уже сняла с меня шапку и взялась за работу.

Щелк-щелк-щелк.

Тошнотворное головокружение куда-то исчезло.

Щелк-щелк-щелк.

Я уже давно не стригся.

Щелк-щелк-щелк.

Забыл, как часто парикмахер наклоняется к тебе.

Щелк-щелк-щелк.

Я забыл, как часто он тебя касается.

Я в четвертый раз перечитала абзац, потом сдалась и захлопнула книгу. Обычно, чтобы я отвлеклась от мира социалистов, обитателей улиц, драк на ножах и юных влюбленных, нужно было приложить серьезные усилия. Автобусу на Энглвуд это удалось: он петлял, словно по худшим уголкам Дантова ада, источая густые ароматы протухшей еды, пота и извечной тоски. Скорее бы Баз с Зазом уже запустили свою службу такси и я смогла распрощаться с общественным транспортом.

Если я, конечно, еще буду здесь, когда это случится.

Я допила кофе, сунула пустой стаканчик в карман сиденья передо мной и попыталась сосредоточиться на цели нашей поездки: «Швырни меня с Утесов» . Если бы я самолично не прочла Последнюю записку, я бы предположила, что папа Вика любил черный юмор. Но я услышала тихую глубину и отчаяние в этом излитом на бумагу голосе и знала, что ничего черного в этом не было. Если мне не посчастливится заболеть чем-нибудь неизлечимым, я надеюсь, что смогу перенести это с такой же упрямой искренностью, как мистер Бенуччи. И помочь бросить его с утесов – это самое малое, что я могла для него сделать.