Сами Михаэль - Виктория

— Именно вот сейчас! — прошептала мать. — Нашла время!

— Нужно позвать повитуху, — сказала Виктория.

— Я твоего отца будить не стану, — сказала мать. — Он много выпил, и ему скоро вставать в синагогу.

Мирьям пощелкала языком:

— Жалко, что ты не сказала перед наступлением субботы. Мы бы внизу оставили горящую лампу.

Заблестели глаза посланца, лежащего в стороне, на матраце, возле перил. Он, похоже, понял, что происходит. Виктория застеснялась, но делать было нечего.

— Кто-то должен помочь.

Стали расталкивать Мурада.

— Что вам надо? — разозлился тот.

— Нужно привести повитуху к твоей сестре.

— Это же Божий страх! — содрогнулся он. — Один я в такую темень не пойду. И кого звать-то?

— Да хоть Джамилу, — прошептала Виктория, хотя и знала, что та уже стара и почти ослепла.

Нисан притворился спящим. Заразился страхом старшего брата. «Сколько же мужчин притворяется сейчас спящими!» — подумала Виктория.

— Я спущусь, — вызвался Саид, старший сын Дагура.

С ним спустился и Гурджи, муж Мирьям.

Мирьям держала Викторию за руку. Луна скрылась, и во дворе была тьма кромешная.

— Куда тебя отвести?

— Спустимся ко мне в комнату.

— Да там тьма-тьмущая.

— Можно подумать, что это праздник какой-то! — прокаркал голос матери. — Темень или свет, какая разница?

Виктория слезла со своего матраца, не разбудив Клемантину, и вместе с Мирьям направилась к утопающим во мгле ступенькам.

Рука посланца пошарила в поисках пачки сигарет, но он вспомнил, что это вечер пятницы, и еще сильнее затосковал по никотину. Наджия вздохнула и снова вытянулась возле Азури. А тот во сне простер свою гигантскую руку, притянул ее к себе и продолжал спать. При свете звезд глаза Наджии и Тойи встретились. Дагур пальцем проверил на ощупь, действительно ли открыты глаза его жены, повернувшейся к нему спиной.

— Эх, был бы над нами хоть кусочек москитной сетки! — прошептал он.

Тойя потерла у него между ног, и его член, протрезвев от выпитого арака, бурно воспрял к жизни. Лежали они без прикрытия на расстеленном на крыше матраце, и он не посмел на нее взобраться, ведь столько народу бодрствовало вокруг. Удовольствовался ее спиной, чтобы излить на нее свое семя. Наджия с Тойей не сводили друг с друга глаз. Всякий раз, когда Дагур в обманном свете луны пихал Тойю в зад, Наджии казалось, что невестка слишком приблизилась к ней и может задеть ее ногой или рукой. В любом случае ей было ясно, что этот ее плоский живот — издевательство над ней самой. Ее глаза буравили лицо Тойи, и она все бормотала:

— Господи прости! Господи прости!

— Потише ты, дядя Дагур! Крышу жалко! — прошептал Нисан.

Рыцарский стяг сник, и Дагур от всего сердца пожелал племянничку:

— Чтоб ты ослеп! Чтоб взял в жены бабу с мордой, похожей на кавалерийский сапог, вроде жены твоего братика Мурада!

Виктория с Мирьям прошли мимо лежанки Азизы, глухота которой оберегала ее сон, и, взявшись за руки, как делали это в детстве, наугад пробрались в комнату Виктории. Сияние звезд туда не проникало, и тьма была осязаемой, хоть черпай рукой.

— Я останусь с тобой до конца, — сказала Мирьям, и Виктория в знак благодарности сжала ей пальцы.

— Циновка там, свернутая возле шифоньера, — указала Виктория.

Мирьям расстелила циновку по полу.

— Погоди, надо проверить, нет ли тут скорпионов.

И она протопала своими могучими ногами по циновке — туда и обратно, пока не запуталась, куда в этой тьме идти, и в панике не закричала:

— Куда это я пришла? Виктория, где я?

Когда они нашли друг дружку, Мирьям помогла ей вытянуться на циновке. Ножи боли резали все сильней, а гнев Виктории все не унимался. Ведь знал же, что болен, может, и в Басре уже знал. Так к чему эти две девчонки, и теперь еще одна, очередная? Сидит там у подножия гор, баюкает себя в гамаке, а сестры милосердия думают, что он холостяк. И благотворители тоже, отцы бейрутских девственниц. Подонок! Права мама, семя у него никудышное. Одни девчонки, одни девчонки. Вот Флора тоже родила Рахель, вылитая Сюзанна, мир ее праху. Сколько еще девчонок рассыпал — от пляжей Бейрута до Персидского залива! И эта шлюха, Рахама Афца, разбогатевшая от покоренных англичан, захвативших Багдад, вернулась в лоно семьи, в переулок, и на руках у нее кудрявая дочка с черными глазами. «Интересно, напялят ли они на себя очки, когда подрастут, чтобы быть копией папаши! — чуть ли не улыбнулась она. — Целый выводок похожих друг на друга девчонок-очкариков, прогуливающихся по переулкам города…»