Сами Михаэль - Виктория

И тогда Рафаэль прервал молчание и сказал:

— Что ты хочешь, это судьба! Так ведь было всегда — или ты, или она. Я вырос без отца. Твоя мать меня ненавидит, а твой отец ведет со мной борьбу, будто он фараон, а я Моисей, замахнувшийся на его престол. Йегуда и Азиза были мне и отцом и матерью. В Басре мы грызли пальцы от голода. Поевши, не знали, откуда придет следующий ломоть хлеба. И вдруг от них приезжает специальный гонец: не соблаговолит ли Рафаэль, у которого трусы в дырках и нет крыши над головой, не соизволит ли этот голодранец взять в жены нашу драгоценную дочь, и стать нашим зятем, и получить приданое в три сотни золотых монет? Да я там ради одной золотой монеты готов был мыть грязные задницы в общественных банях. А где была ты? Почему твои отец с матерью молчали? Признаюсь, я тут же согласился. На часть денег, которые привез гонец, я купил кольцо и послал с другим гонцом. Но мой гонец то ли его потерял, то ли продал по дороге. Господь распорядился, чтобы Рафаэль достался Виктории.

Но не его речи толкнули ее жарко распахнуть свои врата. Съежившийся «посол» — вот кто пробудил в ней страсть, довел ее до кипения. Летом на крыше невозможно не слышать сокрушительно-победных кличей мужчин и жалобных попискиваний и ворчливых отнекиваний женщин. Из-за жесткой властности Рафаэля на душу Виктории осел плотный ком страха. Он и правда мог порой поднять руку на родителей, сестер и братьев, да и на нее тоже. Но когда в нем закипали страсть и желание, он становился воркующим голубем, ласковым дождичком, шелковистым порханием и шепотком утреннего ветерка, жаркими углями в холодной ночи, волшебным горизонтом, вдруг проглянувшим за серой рутиной. В тот вечер она проделала за него больше половины пути. Кончиком мизинца пробудила понурившегося от стыда «посла». Рафаэль, великий мастер по части плотских утех, был потрясен тем вулканом страсти, что притаился в этой тихой душе. И, низвергаясь в бездны и взлетая ввысь, он сказал себе, что нашел то, что искал. В бессонные ночи мечтал он о таком оазисе в пустыне. Умелая и сильная женщина, превосходная мать, верная супруга, страстная любовница. И в душе он почти поклялся, что будет ей верен до гроба.

Воскресенье было для Йегуды одним из удачных дней. Он бодро встал, помылся и надел тфилин [35] Тфилин — две маленькие коробочки из выкрашенной черной краской кожи, содержащие написанные на пергаменте отрывки из Пятикнижия. Тфилин накладывают и укрепляют одну на обнаженной левой руке, вторую на лбу. , как человек, у которого со здоровьем нет проблем. Боли исчезли, и воздух струился в кровь, и вдруг показалось, что ему отпущено еще много добрых лет жизни. Он объявил, что идет в мастерскую, и, когда его брат и Азиза преградили ему дорогу, положил руку на сердце и сказал брату приветливо:

— Я себя чувствую так, как будто внутри праздник. Я сто лет не ходил в мастерскую и уже просто соскучился по работе.

— Господь нам помогает. Мы уже начали возвращать Рафаэлю долг. Посиди дома. Отдохни. Ночью были заморозки, и в переулках ужасно ветрено.

— Азури, дай мне пойти.

— Послушайся брата, — начала уговаривать Азиза. — Посиди еще пару дней дома.

— Я хотел после мастерской сходить к врачу, который лечил Абдаллу Нуну. Вы же помните, как он в прошлом году почти отдал концы, а этот врач поставил его на ноги. Говорят, что… — Слова застряли у него в горле, и он заметил, как вдруг смолкли обитатели дома, увидел Тойю, как она выскочила из-за мешковины, висевшей при входе в ее комнату, и заколебалась, не вернуться ли назад, и под конец на цыпочках, избегая его взгляда, пересекла Двор. Он увидел своего зятя-слесаря, подошедшего ко входной двери с каким-то странным видом.

— Азури, — прошептал он испуганно, — вы скрываете от меня какую-то беду.

Откуда-то из аксадры раздался радостный голос Наджии:

— Отец наших детей, у Фуада прорезался первый зубик!

Азури скорчил гримасу. С трудом скрыл отвращение к собственному отпрыску, у которого лицо темное и поневоле всегда напоминает ему беленькое личико умершего Баруха.

— Абдалла Нуну умирает, — сказал он брату.

— Да вы уже год назад его похоронили. Он выживет.

— На сей раз это конец. Может, уже и умер. Там его сын штурмует дверь, роется в вещах у тех, кто выходит из дому.

Губы Йегуды побелели. Над ними с Абдаллой Нуну нависло одно и то же проклятие. Оба они пытались перехитрить смерть вставными зубами, амулетами, полученными у Джури Читиата. И теперь, наверно, ангел смерти приглашает их на встречу. Азури и Азиза помогли Йегуде вернуться на свою лежанку.