Сами Михаэль - Виктория

В ту ночь она снова его впустила, презрев боль и позабыв про все свои страхи. А он будто выскочил из пустыни — пил и пил из ее кувшина, раз за разом. Когда ей показалось, что он задремал, она легла возле него и стала глядеть в его нежное лицо. Он раздел ее догола под одеялом, и так она и лежала, нагая, впервые в жизни. Ее колено случайно задело его бедро, и внутри все вспыхнуло. Он открыл глаза и улыбнулся ей с естественностью человека, улыбающегося собственному отражению в зеркале.

— Ну я же говорил! — сказал он ей мягко, а она не в состоянии была открыть рот из-за бешеной круговерти, которая была вся из-за него.

И Рафаэля тоже захватила эта круговерть. Последующие дни напоминали плавание, которое было в их детстве. Когда Йегуда еще был здоров и они с отцом посадили всех жильцов дома на пароход и поплыли к могиле Писца-Эзры, вечная ему память. Рафаэль сейчас был внутри нее, и она в него закуталась, а все физиономии, и ссоры, и рассветы будто были не у нее во Дворе, а на берегах реки и уносились, исчезали за горизонтом, оставляя за собой лишь смутные очертания. В те дни она почти и не слышала ничего, кроме звуков, исходящих из нее самой. Она ела, когда была голодна, много улыбалась, отвечала на вопросы, слушала замечания и все делала, склонив голову, будто в ожидании какого-то важного и особого события, которое придет следом за этой минутой. И Рафаэль ни разу не разочаровал ее. Всегда ее ждал.

Но тот, другой мозг не заснул навсегда. Он каким-то образом воспринимал и записывал все, что происходило вокруг. Она в своем великом счастье желала одного — чтобы к ней не приставали больше, чем нужно. В том же порыве всепрощения и парения души она выслушала извинения отца за бедность свадьбы. Он, не в обычаях которого было оправдываться, пустился в объяснения. Тот, другой мозг подсказывал, что при виде его смущения стоило бы сделать вид, что и она смущена, а она улыбалась.

— Я годами думал, кого приглашу к тебе на свадьбу. Хотел устроить королевское празднество. Ты любимая дочка своего папы. Всегда меня поддерживала и спасала своих братьев и сестер, была им за мать. И именно тебя выдали замуж, как сиротку. Еще год назад я бы мог закатить тебе такой пир…

А она только улыбалась ему со своей палубы счастья, и тот, другой мозг упрекнул: ну промолви ты хоть словечко, он, конечно, слегка рисуется, но тебе-то зачем быть такой гадкой! И потому, немного помолчав, она сказала:

— Да ну, папа, не важно!

— Это меня гложет, я не знаю, что с нами случилось. И товаров полно, и покупателей хватает, и цену я прошу умеренную, и они ее платят, и как будто все входит в кассу, и касса хорошо охраняется, а потери огромные. Я теперь вроде разносчика льда под солнцем, клиенты пьют, а я умираю от жажды. Мы вот-вот разоримся, и Йегуде я сказать не могу из-за его слабого сердца. Руки Элиягу чисты. Он к запертой кассе даже приблизиться не осмеливается. Но я задолжал куче кредиторов. И мне лучше умереть со стыда, чем сесть в тюрьму.

Она на секунду очнулась от своего плавания. Его боль тронула душу. Уже и простила его за свою нищенскую свадьбу, только внутри себя рассердилась — зачем портит ей радость! Сколько уж у нее было-то поездок, после той, чудной, к могиле Писца-Эзры! Хотя в общем отец был всего лишь пейзажем с пальмами на далеком, другом берегу. Его затенял Рафаэль. Ей уже не терпелось к нему вернуться, к его запаху, к его прикосновениям, к его нашептываниям, и, чтоб поскорей отвязаться от отца, она сказала первое, что пришло в голову:

— Да, кассу-то вы, конечно, охраняете, и Элиягу к ней не приближается. Денег он не ворует. Разок сговорился со сторожем, да и унес товар со склада.

У отца только глаза выпучились от отвращения.

— Все, хватит!

На другой день Ханина была изгнана из подвала. Ушла с детьми, держа в руках жалкую поклажу, привезенную с собой из Басры. Рафаэль снял им комнату в другом дворе. А следы его отца исчезли в одном из вертепов на фруктовых плантациях. Из-за Тойи Дагур со своим кануном к нему не присоединился. Эзра сидел в засаде, и она ждала его, как подсолнечник ждет солнце.

В то очарованное плавание они проплывали еще мимо разных пейзажей, и много всякого случилось. Во Двор пришла река. До сих пор воду из реки привозили на ослах, в жестяных коробах. Теперь власти установили очистительные устройства, проложили сеть труб, и родниковая вода потекла во Дворе из специального крана. При виде воды, которая в изобилии полилась в летний зной, малыши возликовали от радости. Заткнув тряпьем дыру дренажного колодца, они открыли кран на полную мощь. После чего уселись в лохани и поплыли с гомоном, от которого лопались перепонки. Опустевший подвал семейства Элиягу затопило водой, и дети кинулись врассыпную от его входа, испугавшись, что их поглотит мрак, из которого неслись странные звуки и шебуршания. Все как один выскочили из лоханей и поскакали по ступенькам в разные стороны, перепрыгивая через полчища мокрых мышей, сбежавшихся в этот пруд и плавающих там с задранными носами с такой непреклонностью, будто решили отобрать у законных владельцев их дом.