— Иди к нам, хоть раз посиди, как человек, рядом со всеми. — Несмотря на поучительность тона, по голосу Виктории чувствовалось, что она полна счастья. Она протянула Наджии тарелку, от которой шел дивный аромат, и мать взяла ее в руки, и загребла еду пальцами, и стала жевать и глотать в упрямом молчании. — Да улыбнись ты хоть немножко! — добавила Виктория. — Не все в жизни так черно.
Наджия перестала жевать и посмотрела в сияющее лицо дочери. Комок слов застрял у нее в горле. Как можно выразить все в одном-единственном ясном предложении? И в этой сбивчивой мешанине вдруг обозначилась одна ясная фраза: «Я тебя люблю».
Но она промолчала, в ее глазах слова красивы, а у других вызывают отвращение. И она лишь сказала дочери:
— Возвращайся к столу.
Эзрой овладело озорство, он решил напоить своего зятя-слесаря допьяна, и все подначивал его хлопнуть еще и еще, и все нахваливал отличный арак. Борода Гурджи со всей серьезностью моталась при каждом глотке, но в уголках губ скользила хитрая ухмылка. Кому, как не ему, знать, что в конце концов сам Эзра съедет с катушек?
Тойя глаз не сводила с лица Рафаэля. Делала это очень мило и то и дело с доброжелательной улыбкой обращалась к Виктории. Альбер-Тория дремал на груди у Салимы, и его легкое дыхание было как аромат созревающего плода. Взгляд девчушки затуманился, и ее нежная шейка клонилась как стебелек, пока щека не коснулась головки малыша.
— Не будь свиньей, — шепнула ей Лейла, — дай и мне его подержать.
А ее отец твердо сказал:
— Так мы тебя ждем в мастерской. Твое место оставлено для тебя.
— Спасибо, дядя, — вежливо ответил Рафаэль.
— Но сначала ты должен послушать, что тебе расскажет Виктория.
Рафаэль не мог скрыть своего изумления:
— Что это, мир перевернулся за те месяцы, что меня здесь не было? Уже и женщины теперь решают, как и чем мужчине зарабатывать? Да, жена? — спросил он Викторию тоном заинтересованного ухажера.
Виктория покраснела, и слова застряли в горле. Не было сил открыть рот и заговорить в присутствии стольких людей, еще когда и глаза Рафаэля так на нее смотрят, и это после столь долгой разлуки.
— Пусть папа расскажет, он про все знает.
— Золотая жила! — сказал Азури. — Помнишь Хану, сестру Абдаллы Нуну, светлая ему память?
— Помню, — ответил Рафаэль, сузив глаза. Он каким-то образом проведал, что Маатук Нуну приударял за Викторией. Все, связанное с семейством Нуну, с обоими его враждующими кланами, было ему отвратительно.
— Ты, конечно, помнишь и ее сына Элиаса, — сказал Азури. — У него на базаре тканей огромная лавка. Господь Бог иногда желает подшутить. Что ему, Элиасу, от всего этого богатства? Одно счастье, что у него такая мать.
— Еще одна женщина, закусывающая мужчинами, — с насмешкой сказал Рафаэль.
Но Азури был на подъеме.
— Это сатана в юбке. Взгляд, как у коршуна. Всеми делами за кулисами заправляет. И вот она побывала здесь, у меня, даже чадру напялила и разговаривала с Викторией.
— Чего хотела?
— Она приглашает тебя работать с ее сыном. Хочет, чтобы ты стал его компаньоном.
— Компаньоном! — хмыкнул Рафаэль. — А откуда мне долю-то свою взять?
— Старуха говорит, что хватит твоей удачливости и таланта.
Лицо Рафаэля превратилось в маску.
— А почему Маатук Нуну самолично к Виктории не пришел?
— Да к нему-то какое это имеет отношение? — поразился Азури. — Они ведь перецапались и расстались. Он выгнал ее со двора после того, как много лет назад из-за нее из дома выгнали его. Ведь это она подговорила Абдаллу вышвырнуть его мать с ним вместе. Сегодня между ними никаких отношений.
Но Эзра понял.
— Рафаэль, сполосни рот перед тем, как скажешь еще хоть слово.
— А ты за каждым ее шагом следил? — процедил сквозь зубы Рафаэль, и было видно, что он почти и не слышал слов Азури. — Этот горбун с самого детства не скрывал, что чахнет по Виктории. Ты что, ходил за ней следом каждый раз, когда она в абайе и чадре из дому выходила? Когда я уехал в первый раз, она на него работала, а сейчас вон бросают мне мешок с золотом, чтобы я…
У Виктории отхлынула кровь от лица.
— Мы, распутники, даже собственную мать подозреваем. Постыдись! — крикнул Эзра, побелев от гнева.
Ноздри у Азури раздулись.
— Рафаэль, — прошептал он, — ты подозреваешь Викторию? Попроси прощения у Бога!
Дагур ладонью ударил по струнам, будто желая рыком инструмента охладить горячие головы.
— Старуха Хана за тобой наблюдает. На базаре рассказывают твою историю, как уехал искать себе в Ливане могилу и обставил самого ангела смерти. На людей это действует. Такой человек, как ты, приносит удачу. Ты ведь слышал, что у этой ведьмы с Маатуком Нуну — никаких отношений. Когда его мать потуже затягивала пеленки, чтобы выпрямить его спину, эта самая тетя нашептывала брату, чтобы утопил его в лохани, чтобы выкинул ребенка с матерью на улицу. Сама покупала Нуне пудру и духи. Эта гадина так ненавидела свою невестку, что превратила брата и его дочь в то, кем они стали. И Бог порой умеет наказывать. Может, поэтому ее сын Элиас родился таким, как он есть. Эпилептиком, не про нас будь сказано. Послушай, Рафаэль. Не стоит тебе сходить с ума из-за того, что она навалила столько грязи. Эта старуха — дочь сатаны. Наверно, болеет. Каждые пять минут бегает ссать. Выгоняет мужчин из общественных туалетов, чтобы самой там присесть. Ходят сплетни, что подхватила рак в свою дырку. Кто знает, почему она выбрала именно тебя, может, это просто удача.
Читать дальше