Юрий Кувалдин - День писателя

Героиня сюжета в полторы минуты была бортрадисткой, сидела в наушниках, вытравленные до белизны кудри спадали на голубую форменку ГВФ, на маленьких погончиках желтели двойные треугольнички лычек. Полные губы радистки были сильно накрашены пронзительно алой помадой, отчего казалось, будто эти губы существуют отдельно от лица.

Оператор Игорь включил свой «Арифлекс», черную компактную западногерманскую камеру, снял крупный, средний и общий планы при свете зеркалок. Когда вернулись в салон и сели в кресла, Игорь сказал:

— А в Симферополе, наверно, уже весна!

Вадим улыбнулся, подумав, сказал:

— Как странно, из-за ерундового сюжета гоняют самолет, создают условия… А настоящую жизнь никто не снимает…

— А в чем она, эта настоящая жизнь? — усмехнулся Игорь.

— Ну, хотя бы в том, что вот я ни с того ни с сего лечу на юг, смотрю в иллюминатор, вижу далекие мерцания огней…

Игорь оживился, крикнул автору:

— Посвети! — и сунул ему зеркалки.

Вадим испуганно вдавился в кресло, зажмурился от яркого света.

— Ну, старик, сиди, как рядовой, жизненный пассажир! — приказал Игорь, зажмурил один глаз, а ко второму поднес окуляр кинокамеры. Она почти что бесшумно зажужжала. Сняв «крупеш-ник» Вадима, Игорь сказал автору: — Дашь этого «пассажира» на перебивку.

— А что, дельно, — сказал автор. — Очень даже дельно…

Самолет пошел на посадку, зажглась надпись над дверью:

«Пристегните ремни», но никто и не думал этого делать. Сели.

В симферопольском аэропорту со всех сторон в душу лезла весна: было такое чувство, как будто впервые вышел на волю после тяжелой болезни, глубоко вздохнул и впал в какое-то блаженное состояние веселого слабоумия, когда затихаешь от неясных предчувствий и улыбаешься без всякой причины всему и всем. Чудесные запахи распустившейся зелени, которая благоухала повсюду и загадочно кучерявилась в свете фонарей, струились в теплом вечернем воздухе. Казалось, простора прибавилось, и небо повысилось, чистое темно-синее, бархатистое небо, щедро усыпанное гроздьями звезд.

К зданию аэровокзала вела по-летнему сухая асфальтовая аллея в обрамлении пирамидальных кипарисов.

— А не выпить ли нам хорошего вина? — воскликнул коренастый командир корабля и крепко обнял за талию бортрадистку.

В буфете аэровокзала тут же явилось первоклассное массандровское вино. Автор изъявил желание привезти в Москву к восьмому марта цветы — и это желание было быстро исполнено: командир корабля кому-то моргнул, и через минут пятнадцать охапка тюльпанов лежала на столе. Вино было чуть-чуть горьковатое и пахло виноградом.

Весны прибавилось. Стояли у кустов акации в свете фонаря, курили.

— Любаша — блеск у нас! — сказал второй пилот, кивая на бортрадистку, и цирково, скинув фуражку, сделал «колесо», пройдясь по сухому асфальту на руках.

Автор ухмыльнулся, пожал плечами и подошел к Вадиму.

— Ну-с, молодой человек, довольны прогулкой?

— Да. Это как-то странно. Только что были в Москве, а теперь в Крыму… Здесь настоящая весна! — с чувством сказал Вадим и подошел к Игорю.

Игорь сказал:

— В этом вечере есть что-то от романтических пейзажей Куин-джи…

Помолчали. Вадим, подумав, спросил:

— А почему вы без ассистента?

— Да вот подыскиваю себе, — сказал Игорь, закуривая тонкую длинную сигарету с темным фильтром «Филипп-Морис».

Вадим взволнованно и непосредственно выпалил:

— Возьмите меня!

Игорь смерил Вадима задумчивым взглядом и вдруг спросил:

— Кто такой Констебль?

— Знаменитый английский художник, — сказал Вадим. — Родился, кажется в конце XVIII века, а умер в один год с Пушкиным — это я точно помню… У него прекрасные пейзажи… Помнится, на одном в реке стоит телега, собака, кажется, сеттер, лает с берега, облачное небо, слева домик с черепичной крышей, купы деревьев… и много воздуха… Особенно замечательна фигурка рыбака в высокой траве на противоположном берегу, где лодка привязана… Такой жизнью веет от этой работы!

Игорь просиял и даже пальцами щелкнул.

Послышались голоса.

— Скоро в Москву? — спрашивал автор у командира.

— Сейчас груз кое-какой возьмем… уже загружают… и поедем, — отвечал тот.

Пошли в самолет. Вадим сел рядом с Игорем. Сначала заговорили о живописи, потом же незаметно перешли к литературе, причем, было высказано много упреков, недоумений и даже насмешек по поводу ее низкого уровня. И далее, как это водится во всех русских компаниях, перешли на политику. Автор, сидевший сзади, в азарте перегнулся к ним через спинку сиденья и говорил: