Александр Сегень - Похоронный марш

Неподалеку галдела воробьиная драка, одуревший от тепла голубь клевал апельсиновую корку, а Костя Человек все тер и тер свой багровый лоб, словно хотел натереть его, как самовар, до латунного блеска.

После сделанного предложения он стал ухаживать за тетей Верой Кардашовой, дарил ей при всех яблоки, протягивал их, обтирая на ходу бархоточной ладошкой, покупал билеты в кино, но она отказывалась, и билеты доставались Тузикам. Или же пробовал делать ухаживание незаметным:

— Вера, я тут вот матери мороженое купил, а она не хочет. Может, твой Санька съест? Жалко — растает.

— В холодильник положи, Кость, — вежливо отказывалась тетя Вера.

— Ай! А я и забыл про холодильник. А ведь у нас есть. Я и не сообразил. У нас хороший холодильник, «Юрюзань». Не знаю, есть ли только место. Мать всё тащит и тащит из магазина. А потреблять некому. У меня язва, хотя мужик я здоровый. Даже здоровенный. Я, Вер, знаешь, за себя постою. Да и не только за себя. А у вас холодильник есть? Хороший?

В другой раз он вдруг спросил, какие цветы тетя Вера больше всего любит. Она изумилась, но ответила — тюльпаны. Через неделю он принес ей в подарок крошечного медвежонка, которого выплавил своими руками из цветного стекла. Улыбаясь, Человек демонстрировал подарок, держа его двумя пальцами и вращая, как бриллиант, и слюдянистый медвежонок поигрывал масляными алмазиками глаз, поддаваясь шалостям весеннего солнца.

— Смотри, Вера, какой медвежонок. Мишенька. А в лапке, смотри-ка, тюльпан, как ты любишь.

Тете Вере подарок понравился, и она поставила его у себя дома на трюмо среди прочих безделушек. Я видел его, когда приходил к Эпенсюлю на день рождения. Но это вовсе не значило, что тетя Вера стала сдаваться перед женихательствами своего соседа. До самого июня он все взывал к ее одиночеству неразделенными билетами на индийские фильмы, расползшимися пирожными в сальных карманах, хвалами в адрес собственных квартирно-технических возможностей. Летом во дворе наладилась доминошная костянка, в тени раздобревших, тучных деревьев сватовство стало затухать, рассеиваться и — заглохло. На досуге Костю Человека можно было видеть подле спин доминошников, хряпающих по столу, ничуть не внимая его задумчивым советам.

— Эх, Иван, Иван, лучше б тебе было пустышечкой прикрыться, как я тебе говорил. А теперь Василь Василич тебя срежет. Василь Василич это человек. Он промаху не даст.

И Василь Василич не давал промаху, и Иван материл Костю Человека, хотя тот-то как раз подсказывал правильно; а мимо шли одинокие женщины — красивые и некрасивые, с сумками и без.

Выпивал Костя Человек не так, как все остальные обитатели нашего дома. Обычно это происходило по воскресеньям после благотворительных обедов с племянниками. Выкурив во дворе папироску, он провозглашал:

— Пойду выпью стопарик.

К вечеру он пьянел, но на буянил, как моя мать Анфиса, не кричал «убью! убью-у!», подобно отцу Славки, не пел песен, как Веселый Павлик. Он выходил в вечереющий запах сирени или сухого листа в голубой майке, обнажающей его ящеричную грудь и девические плечики, отсутствием рубашки давая понять, что он под хмелем и ему жарко. Если никто не обращал внимания, он начинал интенсивно дышать всем в лица, задавая для этого какие-нибудь самые незначительные вопросы. Когда же, наконец, кто-нибудь интересовался:

— Чего это у тебя, Кость, изо рта такой дурной запах?

Он говорил:

— Эх, Валя, я человек одинокий и люблю с тоски иной раз пропустить бутылочку «Столичной».

Мужики, к вечеру более пьяные, чем он, совсем не замечали его пьяности, и ему приходилось при них падать, неправильно произносить слова или не с того конца дуть в папиросу.

— Ты чё? Пьяный, что ли? — спрашивали тогда мужики.

— Смеешься ты, Николай? — отвечал он. — Махнул бутылочку «Столичной» и хоть бы в одном глазу. Зло берет даже.

По утрам Костя Человек явно страдал от похмелья, одеревенелые глаза, ничего не видя, вели его на работу, но с работы он всегда приходил просветленный и чинный.

Постепенно на щеках и под глазами его проступили алкоголические жилки, будто нарисованные шариковой ручкой с лиловой пастой. Мать Человека Тузиха все чаще жаловалась на то, что сына мучает печень. Он же всегда говорил, что, будучи здоровым, здоровенным человеком, может за себя постоять, хотя иногда покалывает то там, то здесь.

Спустя год после того, как Костя Человек сделал предложение тете Вере Кардашовой, снова пришла весна. Стонали от натуги набухнувшие почки, собаки наглядно снюхивались, и Костя Человек вспомнил, сколько неоплаченных ухаживаний он потратил год назад. Восьмого марта он принес тете Вере Кардашовой в подарок еще одного медвежонка. Этот был в два раза больше предыдущего, грубее и толще, но на мордашке нового стекленыша было в отличие от его предшественника нечто очень живое, очень похожее не то на Костю Человека, не то на его мать Тузиху. В лапке у него на сей раз вместо тюльпана была белая тортовая коробка, аккуратно перетянутая голубой стеклянной лентой. Вручая подарок тете Вере, Человек сказал так: