Юрий Козлов - Геополитический романс (сборник)

Пока же смеяться ему не пересмеяться.

Леону словно в свете молнии, как и положено в общении с Богом, открылась связь событий: встреча в нелидовской гостинице отца и Валериана, обещание Валериана быть летом в Москве, конспиративная (как Ленина в суде) работа отца и матери в малом предприятии «Желание», абсолютная неудача (если не считать лозунгов на стенах) танковой атаки, неизбежное и жестокое (ведь выступили-то русские, а кто и когда в мире заступался за русских?) наказание всех, кто причастен, чтобы другим неповадно было.

Вольно было Господу смеяться неиссякаемым смехом.

Леону было не до смеха.

Не помня себя, он слетел по пунктирной лестнице вниз, вышиб плечом дверь. По улице бегали солдаты. Дверь снаружи была в крови.

Вспомнил про Калабухову Аню. Оставить ее в нежилом подъезде — месте, самой судьбой предназначенной для совершения гнусных преступлений, — значило поступить едва ли не хуже, чем только что Бог с русским народом.

Леон вернулся в подъезд, протянул руки. Калабухова Аня спрыгнула ему на руки. Усадив ее на плечи, точнее, на рюкзак, как на сиденье, держа ее за тонкие в стираных-перестираных гольфах ноги, Леон бодро устремился по улице, уже не обращая внимания на солдат.

К метро?

Но какое метро в чрезвычайное, в изумлении и страхе сидящей по квартирам шкурной Москве? Какой вообще общественный транспорт в Москве, перегороженной контрольно-пропускными и прочими пунктами, с ревущими в небе вертолетами, угрюмо вставшими у подворотен людьми с белыми (почему с белыми?) повязками на руках, возбужденной, пьяно гомонящей толпой у Политехнического с плакатом: «С Лениным на тысячи лет!», портретом Николая Второго, драным полотнищем: «Демократия победит! Реакция не пройдет!» и еще почему-то черным пиратским флагом.

Только от подъездов Комитета государственной безопасности (или как он сейчас?) непрерывно отваливали черные «Волги» с сиренами и мигалками. Видимо, сегодня это был единственный, не считая бронетранспортеров, транспорт в столице.

Но не про Леонову честь.

Сотни раз Леон беспечально добирался до Кутузовского — на метро, на втором троллейбусе, на восемьдесят девятом автобусе, на сороковой маршрутке, плата за проезд в которой выросла на коротком веку Леона с пятнадцати копеек до пяти рублей.

Сейчас это было невозможно.

Своим ходом! С Калабуховой Аней на плечах! Принял решение Леон.

Он сжился с античным ужасом, игнорировал летящих во все стороны с сиренами и мигалками черных гарпий. Спасение, естественно мнимое, увиделось в последовательном раздроблении обреченной жизни на ряд мелких конкретных целей, из которых якобы что-то потом составится.

Леон определил первую: добраться до дома.

Античный ужас отступил.

Но не неиссякаемый смех.

Первые два поста Леон благополучно проскочил.

Ему вспомнилась книга французского зоолога, прожившего несколько лет среди горилл. Единственным для себя неудобством в этой странной жизни зоолог полагал невозможность выходить ночью из гнезда, где горилья стая устраивалась на отдых. Гориллы перед сном, как по команде, справляли большую и малую нужду непосредственно в гнезде. Зоолог утверждал, что если в аду существует (согласно маркизу де Саду) круг дерьма, то он прошел сквозь этот круг при жизни.

Леон подумал, что в этом случае любой нежилой дом в Москве, да, к примеру, тот, где они недавно были, — филиал ада на земле. Однако же живут в этих домах не гориллы, а бомжи — советские люди, и не с естествоиспытательскими целями, как зоолог, а просто живут, отстаивая свое право жить там в кровавых схватках с другими бомжами.

Леон спохватился: умножение сущностей без необходимости сделалось его натурой. Но не ради очередного умножения сущностей он вспомнил книгу чудака-зоолога. Француз рекомендовал желавшему мирно разойтись в джунглях с гориллой не смотреть ей в глаза. Такой малости, оказывается, доставало, чтобы удержать могучего свирепого зверя от нападения. И точно такой же малости достало Леону, чтобы проскочить два поста.

А вот на третий недостало.

— Стой, сволачь! — раздался в спину скверный голос. — Застрелу, как сабака!

Леон остановился.

— Иды суда!

Леон обернулся.

С ним разговаривала даже не горилла, а неизмеримо более дикое и злобное существо: в стройбатовской — цвета дерьма — форме, но, к счастью, без стрелкового оружия, с коротенькой киркой или гвоздодером в руках. Тут же другие стройбатовцы, хрипя, толкали ломами бетонную дуру, видимо, противотанковое заграждение.