Валерий Городецкий - Гаврош, или Поэты не пьют американо

– Ты хочешь сказать, что интернет – зло? Это итак все знают, – ухмыльнулся Егор.

– Не в этом дело, – ответил я.

– А в чем тогда? – опять спросил Егор.

– В том, что когда у тебя есть твоя и только твоя терпкая, клевая осень, ты не такой как все. У тебя же свой фильм, верно?

– Ну, вроде как да, – неуверенно произнес Егор.

– А когда у тебя электричка как у всех, какое у тебя тогда лекало? Такое же, как у тех, кто снял тысячу фильмов про одну и ту же электричку.

– А что отсюда следует? – спросил Егор.

– А то, что классик и сказал – что красота спасет мир. Круг замкнулся, – ответил я.

– Точно. Слушай, я никогда не думал, что это все вот так вот, как-то повернется.

– Я тоже не думал, так что пошли, – резюмировал я.

– Куда? – спросил Егор.

– Мир спасать, куда же еще. Иначе ты – дезертир.

Концерты бывают разные.

Есть концерты-пустышки и концерты-презентации, концерты-реклама и концерты на всю жизнь. Те, что запоминаются, и те, что забываешь через час. Те, что меняют ход твоей судьбы, и те, после которых хочется плакать.

Вы скажите, концерт не может внезапно поменять судьбу?

Надю привели на концерт Гавроша случайно. Кажется, это было в «Б-2». Именно там, где первый раз была сыграна «Актриса». Не просто сыграна, а сыграна еще и еще. Вы часто видели, чтобы песни игрались, потом игрались еще, а потом еще? Одна и та же песня. Гаврош могла такое себе позволить, нарушив каноны. Вот так вот, закончив песню, махнуть рукой и закричать:

– А теперь еще раз!

И не то, чтобы песня была та же – она звучала по-другому, набираясь сил, и одновременно молодея, распускаясь словно роза и даря себя залу, становясь еще лучше.

Надежда со всего этого просто обалдела.

На следующий день она взяла билет на поезд и уехала за группой в тур.

Не то, чтобы она хотела – она не могла не ехать. Ее судьба изменилась с первым звучанием струны. Быть может, так оно было предначертано, и кто знает, что бы случилось, не затащи ее однокурсницы на концерт. Она не думала долго, не плакала и не смеялась.

Она не испила из этой чаши, но нуждалась в этом. Я видел ее глаза. Они не были ни пьяными, ни сумасшедшими, ни больными. Они были спокойными.

Говорили потом, что она стала дизайнером, открыла какую-то галерею. Я уверен, дальше она была счастлива.

А что есть важнее счастья?

В тот вечер она прилетела после полуночи. Откуда-то с Урала.

Утро сулило интервью на «Нашем», встречи с поклонниками в Буквоеде и интервью на «Пятом».

В аэропорту было пустынно и скучновато. Воздушные врата надежно охранялись воротцами-пискунами, реагирующими на металл.

Воротца устрашающе звенели на каждого, у кого в кармане лежали ключи, а ведь лежали-таки в карманах они действительно у каждого. Это заставляло усомниться в полезности аппарата, но скрашивало тишину в пустынном здании.

Директора да менеджеры среднего звена из персон важных и существенных при подходе к воротцам начинали суетиться и хлопать по карманам. Доставая ключи и монеты, они повторяли примерно одно и то же:

– Ой, совсем забыл, у меня еще ремень с пряжкой, снимать?

Девчушка-курсант в пилотке с плоской резиновой дубинкой в руках лениво кивала «да ладно, проходите…», и все повторялось снова.

Она вынырнула из недр Пулково как всегда быстро и резко, среди таких же усталых заспанных пассажиров.

– Слушай, давай к «Октябрьской», но по кольцевой, я посплю, устала страшно.

– Давай.

Ночь надвинулась быстро, нахлобучив на город шапку из непроглядной тьмы, лишь изредка подсвечиваемой фарами авто, огибающих по кольцу многомиллионный муравейник. Их рулевыми были пилоты, жаждущие адреналина.

Другую часть составляли совсем неравнодушные таксисты, напряженные из-за обилия таких же неравнодушных конкурентов.

Вырулив на кольцевую, погнали на юг. Отрубилась сразу.

Я знал, что на Октябрьской набережной надо свернуть. Просто свернуть направо. Знал. Но не свернул.

Просто проехал дальше.

На следующем повороте тоже не свернул. И через один тоже…

Втопил на 130, проехали Озерки. Проснулась, сонно оглянувшись по сторонам

– Еще не доехали?

– Нет, спи, я разбужу.

– Хорошо.

Через полтора часа опять проехали Пулково.

Я понимал, что делаю что-то не так, но остановиться не мог, я просто хотел, чтобы она была рядом еще и еще, а потом еще, и снова еще и еще.