Валерий Городецкий - Гаврош, или Поэты не пьют американо

Она уже готовилась к последнему решающему прыжку, когда Гаврош произнесла в микрофон «Стойте». Она подняла руку и просто громко сказала: «Стойте!». Музыка замолкла, и в зале включили свет.

«Я прошу, чтобы вы пропустили эту женщину», – произнесла в микрофон Гаврош, смотря вниз.

Охранник не только посторонился, но протянул руку, помогая женщине взобраться на сцену.

Она долго что-то говорила Гаврошу на ухо и, судя по дрожащим плечам, что-то важное для нее, что-то, копившееся годами, (а люди часто говорят Гаврошу именно то самое, – то, что копилось годами).

Гаврош ее обняла, что-то шепнула, женщина развернулась и пошла в зал. Охранник снова подал ей руку, теперь уже как джентльмен, который подает руку даме, выходящей из лимузина.

Снова грянули ударные и музыка продолжила свой стремительный бег, смывая те мелкие преграды и шероховатости, что возникали на ее пути…

Когда все началось, мне было двадцать пять. Я решил записать то, что помню о Гавроше, пока воспоминания еще живы и не покрылись туманной пеленой, отделяющей нас от событий прошлого и делающей их нереальными и с каждым днем становящимися похожими на затертые корешки старых книг, про которые можно лишь сказать, что это точно случилось не со мной.

Мне все равно, что обо мне подумают мои товарищи. Я спрятался за границей общения. Все аккаунты удалены, и никто не знает ни моего телефона, ни адреса.

Я не знаю, было ли это на самом деле, или все только приснилось мне. Особенно сейчас, когда я живу далеко, и у меня все более-менее хорошо.

С каждым днем я чувствую, что друзья моей молодости становятся все дальше, их образы все более расплывчаты, и я хочу запечатлеть все это скорее для себя, пока помню. Когда ты меняешь место жительства и совершаешь скачок в другую цивилизацию, с другими устоями, обычаями, а главное, способами мышления, рано или поздно ты будешь обязан забыть прошлое. Забыть не полностью, но отречься, принять другие правила игры. Если ты уехал, то выходит, что у тебя была одна цель – уехать, а, значит, ты ее уже достиг. Ты победил, и неважно, какой ценой.

Но у меня нет чувства победы и свободы. У всех окружающих, кого удалось вытащить из панциря на откровенный разговор, это чувство есть, а у меня – нет.

Самое ужасное в том, что я перестал читать. Я потерял Маркеса и Пелевина, Улицкую и Бунина, Веллера, Кортасара и даже старика Толкиена. Пытался, заходил в магазин, брал книгу, листал ее минут пятнадцать и ставил на место. Что-то вдруг изменилось. Щелк – и больше неинтересно.

Гаврош как-то умудрилась ухватить жизнь за шкирку и оседлать страшную карму российского Поэта. Потому важно изложить подробнее те ее черты, которые, возможно, постоянно остаются за кадром.

Я так вам скажу: где хорошо Поэту, там будет хорошо и всем остальным.

Я устраивался на работу, ходил на курсы, путешествовал, но она держит меня. Я знаю, что слишком многим ей обязан, что мой долг – отразить все так, как это осталось в моей памяти, ибо таков был наш негласный уговор, который я должен исполнить перед судьбой за то, что этот билет вытащил именно я. И пока уговор не будет исполнен, я не смогу заниматься чем-то еще.

Я покажу вам своего Гавроша, такого, каким она осталась в моей памяти. Когда ты далеко, то можешь ощущать больше свободы. Не безнаказанность, но возможность приоткрыть потаенные уголки, которые держишь закрытыми скорее из страха получить плевок прямо в душу – такой, после которого твоя раковина закроется уже навсегда.

Нет поместий и графств, где можно было бы «провести пару лет вдали от городской суеты», лениво макая перо в чернильницу и предаваясь воспоминаниям и думам о былом. Если не газета или «ящик», то сети тебя достанут на Гоа или на Южном Полюсе. Где бы ты ни был. Так зачем ждать?! Лучше раньше, чем никогда. Нанесем удар первыми.

Вчера отдадим газетам, их век также краток, как жизнь шелухи, из которой они состоят. В конце концов, кому место на страницах наших книг?

Да, и вот еще что: грязи не будет, ибо к Поэтам грязь не прилипает.

К нам в школу приехал Костя Кинчев. Неплохо, да?

У одной девочки, что училась на год младше, мама работала в рок-клубе, и она договорилась с КК о небольшой халтуре. По счастливому стечению обстоятельств моя мама с той женщиной была хорошо знакома и сообщила мне об этом первому в школе.