Михаил Лидогостер - Экспресс на Наарию. Сборник рассказов

Чтобы разбавить этот фон, ведущие периодически вставляли нелепые шутки, казавшиеся смешными разве что им самим. Слушая их, Марк испытывал лишь нарастающее раздражение и почти физическое желание остановиться и выблевать на асфальт всю эту пафосную чушь. Пощелкав по станциям, он отключил магнитолу. Остаток пути прошел в тишине.

На выезде из города пришлось немного постоять. К счастью, недолго. Образовавшаяся из-за мелкой аварии пробка быстро рассосалась, и Марк свернул на дорогу, ведущую к дешевому спальному району.

Чем ближе он подъезжал к месту, тем сильнее билось его сердце.

«Все получится, – успокаивал он себя. – Главное – выглядеть уверенно».

– До пункта назначения осталось менее ста метров, – бесстрастно сообщил навигатор.

У Марка намокли ладони.

«Волноваться не о чем, – подумал он. – В конце концов, ничего такого я не делаю».

– Вы достигли пункта назначения, – на дисплее навигатора загорелся финишный флажок.

Марк отключил прибор и остановился возле потемневшей от времени пятиэтажки. Похоже, о программе сноса ветхого жилья здесь никто не слышал.

Он припарковался у бордюра и вышел из машины. Из открытого мусорного бака на него уставился большой серый котяра с разодранным ухом. Проходя мимо, Марк щелкнул языком. Кот распрямился, словно внутри него сработала натянутая до предела пружина, и проворно спрыгнул на землю. Мгновенье – и его поднятый трубой хвост растаял в высокой жухлой траве.

У дома был только один подъезд. Несмотря на теплую погоду, внутри пахло сыростью. К этому запаху примешивался еще один – стойкий и прогорклый, над которым любые средства для уборки оказывались бессильны, – запах бедности и нужды.

Мужчина зашел внутрь и, сверившись с листом, поднялся на нужный этаж. Остановился возле двери без таблички. На ней, вопреки распространенной израильской традиции подписывать фамилию проживающей в доме семьи, висел только потертый пластиковый номер.

Собравшись с духом, Марк нажал на звонок и прислушался.

Какое-то время ничего не происходило, но потом где-то в глубине квартиры раздались медленные шаркающие шаги. Линза дверного глазка потемнела. Кто-то внимательно рассматривал названного гостя.

– Кто там? – раздался из-за двери высокий женский голос. Скорее приятный, чем отталкивающий.

– Анна Вайс?

– Да-а?

– Я из дома престарелых «Шлейфман», – как можно уверенней сказал Марк.

Раздался звук проворачивающегося в замке ключа. Дверь приоткрылась. В открывшемся промежутке показалось усталое лицо пожилой женщины.

– Но мне никто не звонил, – сказала она. – Мы ведь забрали все вещи. Или еще что-то осталось?

– Не знаю, – ответил Марк. – Это лучше уточнить у главного врача. Я всего лишь медбрат, который работал на этаже, где жила Мила. Хотел выразить свои соболезнования, – он удивился легкости с которой ему удавалось врать. – Последнее время мне приходилось часто ухаживать за ней.

– А… – Анна на мгновенье запнулась. – Понятно. Что ж, проходи. – Она широко распахнула дверь. – Спасибо, что пришел.

Марк кивнул и прошел внутрь маленькой, плохо освещенной квартиры.

– Можешь не разуваться, – сказала Анна. – Ко мне почти никто не приходит. – Она закрыла за ним дверь и смущенно улыбнулась. – Только родственники, но их не так уж и много.

– Спасибо, – сказал Марк и все же снял ботинки.

– Я как раз испекла рулет с маком, – Анна отвела глаза в сторону. – Такой готовила еще моя бабушка, – женщина указала на фотографию на стене. – Но она осталась в Варшаве. Спаслась только мама. Она и передала мне рецепт.

Анна провела его на кухню и указала на низкую табуретку.

– Я не разбираюсь в законах шивы, – она пожала плечами. – Помню только, что нужно занавесить зеркала и нельзя сидеть на обычных стульях.

– Конечно, – согласился Марк, внезапно почувствовавший себя вандалом, вломившимся на семейное кладбище. – Кажется, еще зажигают свечу.

– Разумеется, – теперь Анна смотрела строго. – Уж про свечу-то я помню.

Она придвинула ему блюдце с куском рулета и сказала:

– Чай только черный. Или тебе кофе?

– Спасибо, – сказал он. – Чай вполне подойдет.

Марк присел на табуретку и огляделся по сторонам. Его внимание привлекло панно из старых черно-белых фотографий на стене. Несколько изображений буквально приковали к себе его взгляд. На них была запечатлена яркая шатенка с длинными вьющимися кудрями. Она сидела за пианино, а ее тонкие, аристократические пальцы зависли над рядом черно-белых клавиш.