Виктория Полечева - Рассказы из шкафа

– Фрося, – Третий обнимает меня и зарывается лицом в шерсть. Я чувствую, что ему больно. Но все, что я могу – это сунуть нос ему в ухо. – Фрося, – снова шепчет Третий. – Я и не думал никогда, что будет так тяжело. Каждый раз, когда уезжаю из дома, кажется, что это навсегда. Что я не вернусь больше, понимаешь? Что не увижу ни улицы нашей, ни квартиры, – Третий громко всхлипывает. Он так делал, когда был совсем маленьким. Мне вдруг кажется, что маленький Третий и правда сидит внутри большого, и ему одиноко там, грустно. Я ставлю лапы на грудь большому Третьему, пытаясь достучаться до маленького. – И маму с папой я больше никогда не увижу, Фрось. – Лицо Третьего намокло, мне неприятно, но я терплю. Я лижу его нос, он соленый. – Мне очень тяжело там без них. Очень тяжело. И вроде бы сейчас началась жизнь очень интересная, мне вообще некогда расслабляться, но иногда по вечерам грустно становится. И та-а-а-ак домой тянет, Фрось. Ты себе просто не представляешь. – Я представляю, Третий. Нас всех такими вечерами тоже очень тянет к тебе. Разве ты не чувствуешь? – А сейчас… Чем дольше я времени с ними провожу, тем я больше буду скучать. И тем тяжелее будет снова уезжать из дома. Понимаешь?

Глупенький Третий. Ты все равно будешь скучать. Даже когда уедешь насовсем.

– Ладно, Фрось, – Третий чуть отталкивает меня, и я понимаю, что большой Третий снова взял верх над маленьким. – Пойду, скажу маме.

Третий выходит в коридор и объявляет, что хочет встречать праздник страшных хлопушек с друзьями. Первый шепчет:

– То есть не дома?..

– То есть не дома, – повторяет Третий и решительно хлопает входной дверью.

Первый открывает холодильник и сквозь слезы спрашивает Второго:

– А для кого я тогда все это?..

Второй что-то бухтит и уходит к телевизору. Но я вижу, что он его не смотрит. Он рассматривает фотографию, которая стоит на полке. На ней маленький Третий на красном велосипеде. Второму тоже очень больно.

Мне не нравится, как все у нас изменилось. Когда я была маленькой, за мной пришел Первый. Он принес меня домой, где нас уже ждал Второй. А потом по громкому визгу я поняла, что в доме есть Третий. У нас все было хорошо очень много лет. Днем все уходили, а вечером всегда возвращались. И у нас были самые лучшие вечера на свете.

А потом Третий вырос. Стал чуть ли не выше Первого, говорил очень низко, почти, как Второй. Первый стал плакать по ночам. Я не понимала, что случилось.

Вдруг в доме появились большие сумки. Они мне не нравились, я хотела, чтобы они куда-нибудь делись. Они чуть позже и правда пропали, но вместе с ними пропал и Третий.

С тех пор Третий приезжает только на праздник страшных хлопушек, и тогда, когда становится совсем уже зелено и жарко. Нам с Первым и Вторым этого мало, но Третьему, видимо, этого вполне хватает.

Я вдруг понимаю, что на меня навалилась не только грусть. Я хочу подойти к Первому, но у меня не получается. Я слишком старая, я знаю, но я очень люблю свою семью. Хотелось бы в ней пожить хоть еще немного. Лапы очень слабые, и колется где-то в боку. Я начинаю тихо скулить.

Первый бросает все дела, Второй кричит, что побежал заводить машину. В глазах темнеет, но я боюсь, что они не успели позвонить Третьему. Я хочу его увидеть. Я хочу увидеть их всех вместе.

В больнице пахнет чем-то плохим и еще другими собаками. Я смотрю на Первого, пытаясь понять, что происходит, но Первый только плачет. Через время по коридору проносится Третий. Он гладит меня, плачет и пускает сопли. Его совсем не заботит, что он сейчас совершенно похож на маленького. Он только прижимается к Первому, жмет руку Второго и прерывисто повторяет:

– Фро-сеч-ка… Фрось, н-ну не умирай, ну. Фрось…

Я смотрю, как они стоят все вместе, и мне очень радостно. Первый, Второй и Третий просто замечательная семья. Второй наклоняется ко мне и говорит:

– Ефросинья, даже не и не думай умирать, понятно? Ты же четвертая часть нашей семьи. Без тебя мы не то.

– Мы – совсем не то, – хлюпает носом Третий. Он позволяет Второму гладить его по голове, и даже не дергается, когда Первый ласково целует его в щеку. Третий разрешил себе чуть-чуть побыть дома по-настоящему.

Мы уходим из больницы уже затемно. Мне положена диета и строгий покой. Я понимаю, что жить мне осталось недолго, но я провожу праздник страшных хлопушек на руках у Третьего. Он с важным видом говорит, что остался с родителями только из-за того, что я заболела, но я-то знаю, что ему на самом деле очень хотелось остаться дома. Моя семья счастлива. И я готова болеть хоть каждый день, чтобы мои люди вот так вот собирались вместе.