Дэвид Арнольд - Москитолэнд

– Зато будет праздничный фейерверк. После игры.

Уолт запихивает мотылька в пустую бутылку из-под «Маунтин Дью», завинчивает крышку и показывает нам большие пальцы.

Снеговик косится на него и вновь поворачивается к Беку:

– Ладно. Четыре сотни за три билета.

Так, пора закругляться. Я встаю перед Беком:

– Даю сотню за три билета. Плюс купон на три бесплатных ночи в «Холидей Инн».

Теперь на меня пялятся и Бек, и Снеговик.

– Долгая история, – бормочу я. – Слушай, матч уже начался. Это «Редс» против «Кабс», и готова поспорить, что у тебя есть пачка билетов, которые через два с половиной часа не будут стоить ни цента.

Уолт тычет бутылку палкой, мучая бедное насекомое.

– Накинь двадцатку, малышка, и договорились. – Я опускаюсь на корточки и лезу в рюкзак за деньгами, а Снеговик над моей головой продолжает: – А ваша малышка умеет торговаться.

К щекам приливает кровь, и я радуюсь, что моего лица сейчас никто не видит.

Получив билеты, мы пробираемся к стадиону. От Уолта буквально фонит восторгом, что стоит каждого только что потраченного пенни.

Бек вдруг рукой останавливает нас возле бронзовой статуи:

– Есть мысль. Если вдруг кто-то потеряется, давайте договоримся встретиться здесь. Возле статуи, хорошо? Назовем это местом рандеву.

Я показываю билеты:

– У нас есть номера сидений, могли бы встретиться там.

Бек красноречиво смотрит на Уолта, потом вновь на меня:

– Я просто подумал, что так будет немного… проще, понимаешь? И веселее. Вроде как.

Я вспоминаю матч, на который как-то ходила, и как потом бешеная толпа рвалась к машинам, лишь бы успеть обогнать пробку… Гляжу на Уолта – он болтает бутылку с мотыльком, совсем выпав из реальности, – и понимаю, что Бек прав.

– Да, отличная идея. Уолт?

– Эй, эй.

Он не отрывает глаз от бутылки. Мотылек внутри нервно хлопает крыльями и бьется о пластик.

– Уолт, посмотри на меня, приятель, это важно. Видишь статую? – Уолт следит за моим пальцем, указывающим на бронзового бейсболиста. – Если заблудишься или отстанешь от нас, иди прямо сюда, хорошо? Прямо к… – я читаю имя на табличке, – Теду Клюшевски.

Бек похлопывает его по спине:

– Клюшевски равно рандеву, Уолт. Запомнил?

– Да, – уверяет Уолт, возвращаясь к мотыльку. – Я запомню рандевувски.

Широко распахнув глаза, улыбаюсь Беку – мол, нет, ты видишь, какой он потрясный? Бек отвечает тем же.

– Думаю, мы все запомним рандевувски.

Мы минуем ворота и по стрелкам идем к своему сектору. Повсюду продавцы – хот-догов, пива, арахиса, – а у одного парня к шляпе приклеено полдюжины пустых пивных бутылок. Только мы останавливаемся возле нужного ряда, как Уолт вручает Беку мотыльковый саркофаг, говорит:

– Туалет. – И, вскинув указательный палец, исчезает в мужской уборной.

Бек подносит бутылку к лицу и щелкает по пластику, проверяя, жив ли мотылек.

– Фиксируй, – мрачно предлагаю я.

Он смотрит на телефон:

– Время смерти – четыре пятьдесят две.

– У бедняги не было шансов. – Я приседаю, чтобы затянуть липучки на кроссовках, а поднявшись, вижу восторженный взгляд Бека и кручу ногой: – Magnifi que, non?

– Oui. Et … Как там по-французски «старые»?

– Vieilles . И да, они старые. Но я люблю старье.

Судя по его взгляду, Бек еле сдерживает смех:

– Любишь старье?

– Конечно. Потрепанное, изношенное, растянутое, выцветшее… Это все лишь доказательства хорошо прожитой жизни.

– Или доказательства жизни… просто прожитой.

Я улыбаюсь, и следующие пару минут мы разглядываем зрителей. Я собираюсь пошутить, мол, толпа бы так не напрягала, кабы не все эти люди вокруг, когда Бек вдруг говорит:

– Кстати, о прожитой жизни… видала? – Он указывает на тех самых девчонок с нелепыми пакетами.

«Полегче, Мэри. Не спугни его».

Я киваю – спокойно, хладнокровно, будто только что заметила.

– Проживи жизнь, – фыркает Бек, закатив глаза.

И не просто закатив, по-обычному. А так, что радужка полностью исчезла где-то в глазницах, и с оглушительным вздохом, и с понуро опущенными плечами. В истории всех миров и времен никто так не закатывал глаза, и я вдруг понимаю, что напрочь позабыла имена всех знакомых парней. Без понятия, как это меня характеризует, да и честно говоря, мне плевать. В фильме моей жизни я запрыгиваю на Бека, обхватываю его ногами за талию и, когда мы целуемся, чувствую горечь его языка на своем, а толпа вокруг беснуется. Уолт – в образе неизвестного актера, получившего «Оскар» за прорыв года, – превращается в священника. Он женит нас прямо здесь и сейчас, перед мужским туалетом. Бек – один из братьев Феникс, либо Ривер (до наркоты в клубе), либо Хоакин (до безумной бороды), а я, как уже упоминалось, любимица инди-тусовки Зои Дешанель. Или, ну ладно, юная и дерзкая Эллен Пейдж.