Брюс Кэмерон - Путь домой

– Может быть, вы сможете обратиться к адвокату, но сейчас вы должны отдать ему вашу собаку, – мягко сказала она ему. – Иначе нам придется надеть на вас наручники и отвезти в участок. Вы же этого не хотите?

– У нас нет денег на адвоката. Пожалуйста.

– Мне очень жаль, Лукас.

Лукас зарылся лицом в мою шерсть. Я слизнула с его лица соленые слезы. От него исходили волны глубокой печали.

– Но она не поймет. Она подумает, что я бросаю ее, – задыхаясь, проговорил он голосом, полным муки.

– Ну хватит, поехали, – сказал мужчина в шляпе.

– Сэр, вы должны отойти в сторону, – отрывисто сказала женщина повыше.

– Попрощайтесь с ней. А то потом будете жалеть, что не попрощались, – шепнула женщина пониже.

Лукас обнял меня.

– Прости меня, Белла. Я не могу тебя защитить. Это моя вина. Я люблю тебя, Белла.

Мужчина в шляпе подошел ближе, размахивая странным негнущимся поводком.

– В этой штуке нет необходимости! – крикнул Лукас, и я почувствовала, как в нем разгорается гнев.

– И вы двое будете просто стоять, позволяя ему вот так трепать языком? – сказал мужчина в шляпе, обращаясь к двум женщинам.

– Вот именно. А что вас смущает? – раздраженно ответила женщина пониже.

– Дайте ему самому поместить свою собаку в клетку, – приказала женщина повыше.

Лукас подвел меня к одному из вольеров, стоящих ближе к краю кузова грузовичка. Мужчина в шляпе открыл его дверцу, и Лукас поднял меня с земли и ласково посадил меня внутрь.

– Я люблю тебя, Белла, – прошептал он. – Прости меня, прости.

Я знала, что то, что происходит, хорошо, потому что Лукас был со мной и защищал меня. Я завиляла хвостом, и он отстегнул от моего ошейника поводок. Потом поцеловал меня в морду. Моему человеку все еще было так грустно. Мне хотелось выполнить команду «Иди Домой» и улечься вместе с Лукасом на кровать и прижаться к нему, как я прижималась к Маку, когда мы делали «Идти на Работу». Чтобы подарить ему успокоение. И поиграть в «Крохотный Кусочек Сыра». Тогда ему не будет так грустно.

Мужчина в шляпе закрыл дверцу вольера.

– Прощай, Белла, – сказал мне Лукас, и голос его дрогнул. – Я никогда тебя не забуду.

Когда грузовичок поехал, Лукас стоял на мостовой, вытирая глаза.

Я знала, что должна «Не Лай», но я вдруг так испугалась, что ничего не смогла с собой поделать и залаяла. Кажется, теперь я начала понимать, что произошло.

Скоро я опять оказалась в комнате с вольерами, в которых были заперты лающие собаки. Я чувствовала себя совершенно несчастной. Лукас нуждался во мне, а мне был нужен мой Лукас. Почему он отправил меня сюда? Мне здесь было не место.

Я свернулась на мягкой подстилке, уткнувшись носом в хвост и стараясь не слушать собак, которые не умели выполнять «Не Лай». Их голоса и запахи были полны ужаса, одиночества и чувства собственного бессилия. Я старалась не поддаваться всему этому, но вскоре и я начала скулить.

Я чувствовала, как идет время. Днем в комнате становилось светлее, но и ночью в ней не было совершенно темно. Собаки лаяли непрерывно. Меня стошнило в углу вольера, и Уэйн смыл это водой из шланга. Меня выводили гулять вдоль забора то он, то приятная женщина Глиннис, и каждый раз на меня надевали странный поводок, закрывавший мою морду. Земля во дворе была твердой от топтавших ее множества собачьих лап.

– У меня на душе кошки скребут, Белла, – сказала мне Глиннис, ведя меня медленно, чтобы я могла обстоятельно обнюхивать забор. Запахи всех этих собак приводили меня в смятение. – Ты такая ласковая собака. Ты никогда никого не кусала. Большинству наших инспекторов и в голову бы не пришло объявить тебя питбулем, но получилось так, что к тебе прикопался один из плохих парней. Все здесь считают Чака засранцем.

Она не произнесла имени «Лукас», и я не чуяла на ней его запаха.

Я вернулась в комнату с вольерами, но теперь все было куда хуже. Глиннис была такой угрюмой, а собаки вокруг меня – особенно грустными.

Я часто дышала и металась по вольеру, пыталась лечь на подстилку и тут же вскакивала опять, и так снова и снова. И я не могла больше соблюдать правило «Не Лай». Я лаяла и лаяла, как плохая собака, умоляя, плача, горюя и вопрошая, почему меня здесь держат. Но ответом мне был только вой и лай остальных собак.

Следующим вечером произошло что-то странное. Я почуяла, как в комнату зашел Уэйн, хотя я его и не видела. В конце прохода между вольерами был стенной шкаф, и, поскольку им пользовалось много людей, мне был знаком звук, который он издавал, когда его дверцу открывали и закрывали. И сейчас я снова услышала этот звук. Запах Уэйна сразу же изменился – он никуда не ушел, но стал слабее. Уэйн находился в стенном шкафу. Остальные собаки тоже чуяли, что он там, – я чувствовала это по их лаю.