Николай Сафонов - Старый дом

— Пока все идет хорошо. Не разбрасывайтесь. Пособранней задавайте вопросы. И не задирайтесь. Вы — адвокат, докапывайтесь до истины, защищайте человека, но по справедливости.

Я киваю в знак согласия. Когда она отходит, по достоинству оцениваю ее поведение. «Что было бы со мной, если бы она подошла до начала судебного заседания? От страха бы проглотил язык…» — проносится в голове.

До обеда едва закончили допрос подсудимого. Процесс явно грозит затянуться. При допросе свидетелей-дружинников приходится пережить несколько неприятных минут. Свидетели повторяют показания друг друга: бегали по цеху за ним больше часа, мешал работать. Вопросов им не задаю, как и советовали Липка с Валентином Антоновичем. Бесполезно их спрашивать о чем-либо, можно только навредить Вражину.

На следующий день суд допросил рабочих-свидетелей. На вопросы судьи и прокурора они отвечали одно и то же: хулиганить Вражин не хулиганил и работе не мешал. А что бегал по цеху, то, экая невидаль, каждый день кто-нибудь да бегает: ребята молодые, кровь играет.

Дает показания потерпевшая. Людмила почти дословно повторяет рассказ Вражина и очень убедительно объясняет, почему на следствии говорила немного иначе. Она, как и он, боялась его бывших подельщиков. Они действительно ей пригрозили, а так бы она никогда не рассталась с ним. Он и к дочери относился как к родной.

Вражин слушает Людмилу, полуоткрыв рот. Так в детстве ребенок слушает увлекательную сказку. Прокурор скептически улыбается.

— Вы помните, потерпевшая, суд вас предупреждал, что за дачу ложных показаний мы можем привлечь вас к уголовной ответственности?

— А я говорю правду.

— Тогда выходит, что на предварительном следствии вы давали ложные показания. Как прикажете понимать?

— Я и следователю так говорила, но он почему-то не все записал.

— Зачем тогда расписались?

— Следователь сказал, что это не имеет большого значения и я смогу в суде дополнить свои показания. Вот я и дополнила. Но я и у следователя говорила, что Вражин меня не бил и не угрожал.

— Правильно, есть такие показания. Лист дела…

— А вас, товарищ адвокат, суд пока не спрашивает, правильно или неправильно. Делаю вам еще одно замечание.

«Так нас же учили в университете, что адвокат — это помощник суда. А он… замечание, замечание…» Во мне закипает злость на прокурора. Вся надежда на заседателей.

Перед прениями сторон Тулин снова объявляет перерыв. У закрытых дверей совещательной комнаты топчутся заседатели. Секретарша беспомощно разводит руками, ключи от совещательной комнаты судья взял с собой. Прокурор сидит в зале. У него все готово для обвинительной речи. Я в который раз перелистываю тезисы своего выступления. До меня доносятся голоса из зала. «Интересно, сколько прокурор запросит?» — «А что будет говорить адвокат?» — «Сколько попросит прокурор, столько и дадут». — «Ну не скажите». — «С лица-то осунулся». — «Чай, не на курорте, в тюрьме». — «А у нас один вышел из колонии, так такую ряшку нажрал». — «Адвокат-то больно молодой, пересилит его прокурор». — «Молодые-то они лучше, с душой к делам относятся».

И вдруг все стихло. В зал с делом в руках входит Тулин и, обращаясь к секретарю, спрашивает:

— Прокурор, адвокат на месте? Сейчас кончать будем.

От этого «кончать будем» у меня екнуло внутри, словно уже огласили обвинительный приговор. Как во сне слушаю речь прокурора. Подсудимый в его глазах превращается в опасного преступника, который тянет все наше общество назад.

…— Вы не должны, товарищи судьи, забывать, что мы рассматриваем дело о хулиганстве. Мы не станем миндальничать с ними. Общество объявило хулиганам войну…

«Необходимо прежде всего выяснить причину, установить закономерность, а уж затем браться за нож. При неправильном диагнозе хирургическое вмешательство только навредит, даже самые искусные руки окажутся бессильны. Так и с хулиганством. Начинать следует с воспитания», — думаю я.

Прокурор не анализирует показания рабочих, словно этих свидетельских показаний и не было в судебном заседании. Обошел он молчанием и показания потерпевшей в той ее части, где она говорила об угрозе подельщиков. Зато каждое слово свидетелей-дружинников исследовал со всех сторон…

Вздрагиваю. Прокурор переходит к наказанию, которое, по его мнению, подсудимый заслужил за свои хулиганские действия: пять лет лишения свободы! Не признал свою вину, не раскаялся, раньше уже был судим, ввел в заблуждение следствие и суд. Плохо помню, как председательствующий предоставил мне слово. Зал плывет. Судорожно глотаю воздух и ощущаю громадное облегчение, когда наконец произношу: