Андрей Оболенский - Ночное дежурство доктора Кузнецова

— Борик, ну почему ты всегда опаздываешь, — укоризненно протянула она, подставляя щёку для поцелуя. — Поздновато уже. Вообще-то безобразие, мне уже три дня как ключи выдали, а я ещё и не была там. Все ты со своими важными пациентами, — она забавно сморщила нос. Но я видел, что она совсем не сердится.

Мы встретились с Катей случайно, познакомились на субботнике в больнице, где я тогда работал. Мне очень понравилась весёлая и симпатичная девушка. Спустя значительное время я узнал, что Катина судьба была совсем не простой, полной противоречий и ситуаций, когда надо делать выбор, что, по-моему, для женщины труднее всего. Когда мы стали по-настоящему близкими людьми, Катя кое-что рассказала мне о своей жизни. Я не согласился со многим, но говорить ей об этом посчитал неудобным, в конце концов, все по-разному приходят к своим идеалам. Важен итог, а позади может быть много препятствий и сомнений. Это относится и ко мне, кстати говоря.

Катя — дочь священника, имевшего большой приход неподалёку от Перми. Отец её до революции был очень известен в Зауралье, к нему часто ездили для исповеди за много вёрст. Славился он кротким нравом, умением выслушать, наставить на путь истинный словами ли, наложением епитимьи, неважно, его любили и почитали. Накануне Революции ему даже был пожалован золотой наперсный крест, немногие из рядовых батюшек удостаивались такой чести. После Октября он продолжал служить, вдохновившись идеями церковного обновленчества, подразумевающего в первую очередь взаимную лояльность церкви и нового государства. Это вызвало гнев церковных иерархов, но Катин отец всегда говорил в своих проповедях только то, что считал нужным. А потом в один миг что-то произошло с ним. Не советуясь ни с кем, не получив даже благословения вышестоящих, он предпринял двухмесячную поездку по приходам и храмам Зауралья, из которой вернулся совсем другим человеком. Куда подевались его кротость и желание нести людям пусть понятое по-своему, но всё-таки добро. Теперь мы знаем, что это добро ложное, лицемерное, но оно — не зло. Возможно, я ошибаюсь, но понимаю так. По собственной инициативе отец Николай передал пожалованный золотой крест в только что образованную Комиссию по церковным ценностям (кажется, именно так она называлась) и написал с Синод письмо с просьбой об отречении от сана.

Сделав этот шаг, он совсем удалился от людей, хотя прихожане, видимо, по выработанной годами привычке, продолжали посещать церковь. О причинах своего решения отец Николай умолчал, обмолвился лишь, что всё кончено, а впереди бездна мрака и безверия. Вообще стал замкнутым и даже злобным. Когда Катя рассказывала мне об этом, я подумал, что это результат догматического мышления служителя культа в изменившихся условиях, но мнение своё, конечно вслух не высказал. Тем более что сама Катя, старшая дочь, повела себя странно, хотя все остальные члены семьи приняли решение отца безропотно. Катя же в лицо сказала отцу, что он совершил подлость по отношению к людям, которые шли к нему за словом Божиим, и великий грех по отношению к Господу. Катерина не рассказывала мне, почему отец поступил так, вероятно, и сама не знала. Мне известно только, что она поклялась отца больше не видеть и уехала в Москву к тётке, которая вскоре умерла от тифа. Поступок отца, на мой взгляд, заслуживает всяческого уважения, и как бы Катерина не относилась к этому поступку, он открыл ей все пути для служения Революции. Когда я пытался осторожно расспрашивать Катю, почему мужество отца и желание стать частью новой великой силы вызвали такую её реакцию, она замыкалась и не отвечала. Однажды, набравшись храбрости, прямо спросил, верит ли она в бога. Я увидел в её глазах слёзы, но она снова промолчала.

Попытался я узнать хотя бы что-то о Катиной личной жизни, всё же к моменту нашего знакомства ей было за тридцать. Выяснил, что в её жизни был мужчина, с которым она довольно долго прожила в гражданском браке.

—Ты любила его? — несмело спросил я, прекрасно понимая, что спрашивать не следовало.

—Да, — со странной рассеянностью ответила она, — любила. Но какое это имеет значение?

— Имеет — с глупым упорством продолжал я. — Я должен знать, почему вы расстались, ведь это не было случайной связью, если ты говоришь о любви.

— Должен знать, должен… — несколько раз так же рассеянно проговорила она, теребя платок. Потом вдруг твердо посмотрела мне в глаза. — Должен, так узнаешь. Я люблю сильных мужчин, ты, — она неприятно усмехнулась, — исключение. Но он был настолько сильным, что не порви я с ним, мы оба оказались бы в подвалах Лубянки, а потом в лагере. Тебе достаточно этого знания? Или, может, хочешь ещё?