Камилла Лоранс - Единственный, кому ты веришь [litres]

Он позвонил на следующий день, часов в двенадцать: соскучился, хочет меня увидеть. «Что на тебе надето?» Стоит, дескать, в коридоре и думает обо мне, о моих губах, это ужасно возбуждает. «А тебя?» Думает обо всем, что мы вчера делали, и еще о том, что сделать не успели, но обязательно сделаем, и это будет cool. «Мне все в тебе нравится – глаза, рот, маленькая грудь, твоя нежность. Ты такая нежная!» Он находит меня очень сексуальной, особенно мою задницу. «У тебя такая клевая задница, даже сравнить не с чем. Увидимся сегодня вечером?» Я сказала, пока не знаю. «Ты не хочешь меня видеть? – забеспокоился Крис. – Давай, а? Я тебя уже жду. Скажи, что придешь, что хочешь меня видеть, что только обо мне и думаешь». Я засмеялась: «Ну ладно, хорошо». – «Cool! – обрадовался он. – Приходи к восьми. Помнишь код подъезда?»

Через два часа, когда он позвонил еще раз, я шла по улице и не услышала звонок. Величаво шагала с осознанием собственного всемогущества, окруженная нескромной аурой желания, которая всегда всем заметна, – я ловила взгляды, исполненные любопытства, возбуждения, зависти. Когда один человек желанен для другого, он и у прочих вызывает интерес, потому что по нему это видно, – таков закон, дурацкая теорема, базовый принцип; это читается в его глазах и движениях, тело – открытая книга. «Слушай, тут такая шняга вышла, – прозвучал тусклый голос в записанном сообщении, – я совсем забыл, что у меня на сегодняшний вечер назначена другая встреча, вот только сейчас вспомнил. Короче, завтра пересечемся, чао».

Такая игра в прятки продолжалась несколько недель, мы договаривались о свидании, и все отменялось – то ему нужно было встретиться с приятелем, то поговорить с отцом, «да» и «нет» кружились, как вертушка турникета, и я участвовала в этом безрадостно. Когда его хамство выходило за рамки терпимого, я принимала решение с ним порвать, тем более что секс был так себе – как будто путешествие, о котором долго мечталось, не оправдало надежд. Но мое желание понастроило столько воздушных замков, что мне хватало их развалин. К тому же я и не искала удовлетворения, поскольку была счастлива уже самим желанием. И еще: физическое желание у меня всегда связано с желанием узнать человека. Проснувшееся любопытство – первый признак влечения. Вдруг появляется цель понять кого-то, расшифровать. Кто-то превращается для тебя в тайну, у человеческого тела появляется история, форма несет в себе загадочное содержание. Мне было любопытно, и не только мне – Клер тоже хотелось разобраться, кто такой Крис и с кем из нас двоих он был самим собой. Однажды вечером он пригласил меня в Севран – его родители уехали на выходные. Я примчалась на пригородной электричке, довольная возможностью изучить его в домашнем интерьере. Крис встретил меня на вокзале со своей старенькой DS, которую считал исторической достопримечательностью. «Она суперская!» – гордо сообщил он. Я не стала говорить, что мой папа ездил на такой же, когда я была маленькой. Через несколько минут мы остановились на парковке Аш-эль-эм [47] Аш-эль-эм (HLM) – социальное жилье, сдающееся по низкой арендной ставке за счет государственного финансирования. . «Предупреждаю, мы живем по-простецки». Я оказалась в трехкомнатной квартирке, где царила душная чистота. В гостиной мебель, обитая потрепанным оливково-зеленым бархатом, на черном буфете несколько безделушек; несмотря на это, комнаты казались пустыми. Никаких растений, книг, журналов, картин и украшений, только репродукция Пульбо [48] Пульбо Франциск (1879–1946) – французский иллюстратор, карикатурист и мастер плакатной графики. у входа и тарелка, расписанная рыбками, на стене в кухне. Это была квартира – доказательство нужды, тоски, страха перед будущим, преступления против счастья. В комнате Криса обнаружились хоть какие-то признаки жизни, но жизни прошедшей: футбольные вымпелы, коллекция машинок, фотографии со школьных пикников, постер Guns N'Roses, старая бейсболка. «Ну вот, мои владения», – сказал Крис, обнимая меня. Я взволнованно прижалась к нему. «Может, пригласишь меня в ресторан?» – спросил он, отстранившись.

Это был очень странный ужин – молчаливая трапеза надоевших друг другу супругов превращалась в первое свидание после знакомства на «Меетике» и обратно. Виной тому был вопрос, на который никак не мог ответить Крис – возможно, этот вопрос мучает всех без исключения? А именно: какое место в отношениях отвести сексу? Никакого или всё без остатка? Когда он на меня смотрел, я чувствовала себя то атомной бомбой, то старой перечницей. Вот видишь, Луи, если бы я решила описать в романе нашу жалкую историю, пришлось бы много говорить о сексе, роман фактически превратился бы в сексологический трактат. А я знаю, что многие этого не любят, особенно мужчины, если речь идет о книгах, написанных женщинами, и ты тут, Луи, наверное, в первых рядах. Вам, мужчинам, это кажется похабщиной или, возможно, вы считаете, что мы лезем на присвоенную вами делянку. Так или иначе, меня сексуальность завораживает. В жизни, а стало быть, и в книгах. Я ничего не знаю о человеке, пока не пересплю с ним. Ничего важного не знаю, никакой правды. То, о чем я лишь догадываюсь из разговоров, секс может бесповоротно подтвердить. Или опровергнуть, что бывает гораздо чаще. Любые социальные стереотипы рушатся, когда сталкиваются тела, либо, наоборот, только стереотипы и остаются, если они въелись под кожу: жажда обладания, воля к власти, страх или неприятие другой личности. В иных случаях секс – это самый честный и самый зыбкий момент близости, когда нежность и желание делают нас великодушными, а происходящее так похоже на любовь, что можно и перепутать, и часто мы путаем, ошибаемся, бросаемся на огонь, не ведая, что можно сгореть, как невинные дети, но эта ошибка так прекрасна: охваченные желанием, мы становимся невинны, возможно, это как раз то, чего мы ищем – быть невинными, вернее, не повинными ни в чем, не причинять вреда; мы желаем блага другому человеку и блага от другого человека, обмена с ним дыханием и речью, реальностью и вымыслами. Рассказывать о сексе – значит раскрывать человеческую природу, ее доброту и способность к преображению всего вокруг, ее беззащитность и обреченность, смирение с общей участью, которая, как театральный задник, служит фоном для любой жизни. Или же ее ненависть, стремление подчинять, стыд. В любом случае секс несет знание, мгновенное понимание, мимолетное конечно же, оно тотчас забывается, но не для того ли придумана литература, чтобы ловить его на лету?