Камилла Лоранс - Единственный, кому ты веришь [litres]

О, да я и правда вас шокировала. Вижу-вижу. Вы не слишком убедительно смеетесь. Небось подумали, что я мещанка? Жалкая мещаночка, которая пытается отождествлять свою судьбу с судьбой проституток и невинных жертв. Истеричка. Такой диагноз вы мне поставили? «Думает маткой». Так написано в ваших бумажках? Или там что-нибудь похуже? Психоз? Нарциссизм? Паранойя? Но это вы мещанин, вы. И к тому же ученый. Самый отвратительный подвид мещанина – тот, который думает, будто все знает, и гордится своим просвещенным взглядом на норму, отклонение от нормы и гормоны. Да ничего вы не знаете, Марк, не льстите себе! Что вы вообще можете знать о женщинах?

Иногда мне отчаянно хочется быть мужчиной. Это принесло бы облегчение.

Здесь, в заведении? Вы правы, сменим тему и будем взаимно вежливы. Отвечаю: нет, здесь я не чувствую себя невидимой, здесь меня как раз видно. Меня здесь видят все. Поэтому я остаюсь. В Африке – забыла, в какой стране, кажется, в Руанде – в качестве приветствия говорят: «Я тебя вижу». И это чудесно! Нам ставят лайки в Фейсбуке, мы считаем количество кулачков с поднятым вверх большим пальцем под фотками в своем профиле – смысл почти тот же. Однако нам мало быть просто увиденными – нам надо, чтобы нас видели в лучшем свете. И мы изо всех сил молодимся, прихорашиваемся, важничаем. Сопротивляемся исчезновению. Не желаем раствориться в толпе, боимся затеряться. По-моему, в этом нет ничего удивительного. Легко понять.

Но я хотела совсем другого. Мне не нужно было, чтобы меня видели, и не важно, в каком свете. Я хотела, чтобы признавали мое существование. Чтобы кто-нибудь сказал: «Вот она!» Ну, как отец признает родившегося ребенка.

Ага, мозгоправ проснулся, я так и думала! Да, естественно, отец меня признал, а вы что ожидали услышать? Но он хотел мальчика, как и все в целом мире. Я была второй дочерью, то есть разочарованием. Слова «признание» и «признательность» – однокоренные; когда я сказала «признавали», я имела в виду еще и «относились с признательностью». «Вот она, вот я, и наша связь неопровержима, нерасторжима и неотъемлема. Я тебя признаю и признателен тебе за то, что ты есть».

При этом добивалась я прямо противоположного, верно. Как жестоко, Марк! Но вы правы. Я скинула Крису фотографию другой женщины и лишила себя шансов быть признанной – вы попали в точку. Ладно, то есть о'кей, я действительно стремилась к противоположному – возможно, в глубине души хотела умереть. Женщина живет под угрозой смерти, она не может чувствовать себя в безопасности, никогда. В ней таится чувство неуверенности, зависимости – женское начало. Вы представляете себе, что значит жить, осознавая необходимость умереть? Заранее превратиться в призрак. Скитаться по Сети, прятаться под ней, как под вуалью. То, о чем я говорю, вы, психологи, называете «неосознанным стремлением к смерти», так? Стремление к смерти – своей или чужой, уже перестаешь различать.

И в то же время я никогда не чувствовала себя настолько живой, как в те несколько месяцев виртуальной связи с Крисом. Я не притворялась, что мне двадцать четыре года, – мне на самом деле было двадцать четыре. Тут, конечно, пригодился театральный опыт. И память. И влечение. Я перевоплотилась в своего персонажа с ловкостью актрисы. А поскольку текста пьесы у меня не было, я импровизировала, исходя из реплик, которые подбрасывал партнер по сцене, отбивала его подачи. Каждый раз, вступая в диалог с Крисом в Фейсбуке, я ждала от него подсказок о том, как мне дальше играть свою роль, угадывала ее между строк роли Криса, пыталась различить в них его идеал, его альтер эго, мечту о женщине – о той, о ком мужчины грезят наяву. И все же для меня это была не просто роль – само мое естество мало-помалу менялось, трансформировалось под влиянием любви. Да, я думаю, это правильное слово, «любовь». Ведь полюбить – значит сойти с ума из-за кого-то, опрокинуться в него с головой, больше не принадлежать самой себе, верно?

Кроме того, мой персонаж был не так уж не похож на меня, знаете ли. К примеру, Клер Антунеш ничего не смыслила в компьютерах, так же как и я. Нас разделяли двадцать с лишним лет – целое поколение, я ей в матери годилась, ха-ха, – но у нас было много общего: застенчивость, мечтательность, желание любви и при этом отчаянное стремление к свободе, хотя бы к независимости (она сама зарабатывала на жизнь, не сидела на шее ни у родителей, ни у мужчин), а еще интерес к искусству (фотографии). И несмотря на юный возраст, Клер не была упертым гиком, поэтому мне не пришлось сильно напрягаться, разыгрывая идиотку, когда Крис вдруг предложил пообщаться в скайпе. «Скайп? А что это?» – удивилась я. К счастью, он не настаивал. Я нравилась ему такой, какой казалась, – немножко out, чуточку space [17] Нездешней, космической ( англ. ). . Романтическая мечта. Прекрасное, чистое создание в ожидании любви. Да и в нем самом тоже было что-то не от мира сего. Я это предугадывала, но тогда еще не знала наверняка.