Симона Бовуар - Воспоминания благовоспитанной девицы

Почему я хотела, чтобы он был лучше меня? Не думаю, чтобы я искала в нем замену отцу; я твердо знала, что дорожу своей независимостью, что у меня должна быть профессия, собственная жизнь, что я буду писать. Я никогда не воспринимала себя как потенциальную спутницу мужчины — мы оба должны быть друг для друга спутниками. Тем не менее образ супружеской пары, которую я когда-нибудь с кем-то составлю, был косвенно навеян чувствами, которые я питала к отцу. Мое воспитание, культура, представление о том, как устроено общество, — все убеждало меня, что женщина принадлежит к низшей касте. Заза с этим не соглашалась, потому что мать свою ставила гораздо выше месье Мабийя; в моем же случае авторитет отца лишь подкреплял воспринятые понятия; выдвигаемые мною требования частично основывались на этом. Мужчина принадлежит к привилегированной части общества и уже в отправной точке имеет серьезные преимущества; если при этом он не превосходит меня во всем, то я вынуждена считать его ниже; чтобы я могла относиться к нему как к равному, он должен быть впереди.

С другой стороны, я думала о себе изнутри как о личности в стадии формирования и мечтала никогда не останавливаться; на избранника я смотрела со стороны как на уже сформировавшуюся личность; чтобы он всегда соответствовал моему уровню, я заранее наделяла его качествами, о которых сама еще только мечтала; он априори был эталоном того, чем я хотела бы стать. Значит, он должен превосходить меня. Но разделяющая нас дистанция не должна быть чересчур большой. Я бы не потерпела, чтобы его мысль, его труды были для меня непонятны, — тогда бы я страдала от сознания собственного невежества. Надо, чтобы любовь подстегивала меня, а не тормозила. Образно я представляла это так: долгое восхождение, и мой спутник, который чуть ловчей и чуть крепче, помогает мне перепрыгивать с уступа на уступ. Алчности во мне было больше, чем щедрости, я жаждала получать, а не давать; если бы мне нужно было тащить за собой никчемушника, я бы очень скоро потеряла терпение. В таком случае одиночество было бы предпочтительней замужества. Совместная жизнь должна не препятствовать, а способствовать главному делу моей жизни: овладению миром. Не ниже, не другой, чем я, не слишком меня превосходящий, мужчина моей жизни должен сделать мое существование надежным, не посягая на мою независимость.

В течение двух-трех лет эта модель определяла мои мечты. Я придавала им довольно большое значение. Однажды я не без тревоги спросила сестру, такая ли уж я безнадежная дурнушка, есть ли у меня шанс стать достаточно красивой женщиной, которую можно полюбить. Привыкнув к тому, что папа называет меня мужчиной, Пупетта не поняла вопроса; она любила меня. Заза тоже меня любила; они не видели, что меня беспокоит. Впрочем, я не долго ломала над этим голову. Главной моей заботой оставалось то, что зависело только от меня: моя учеба и чтение. Ближайшее будущее волновало меня больше, чем далекое время, когда я стану взрослой.

Закончив второй, то есть предпоследний, класс, — мне было тогда пятнадцать с половиной, — на праздники 14 июля я поехала с родителями и сестрой в Шатовиллен. Тети Алисы уже не было в живых, и нас поселила у себя тетя Жермена, мать Титит и Жака. Жак был в Париже и сдавал устный экзамен на бакалавра. Титит мне очень нравилась: она была свежая, с красиво очерченными пухлыми губами и прозрачной кожей, сквозь которую было видно, как пульсирует кровь. Помолвленная с другом детства, восхитительным юношей, обладавшим неимоверно длинными ресницами, она с нетерпением ждала замужества и не скрывала этого, некоторые наши тетушки шептались между собой, что наедине с женихом Титит ведет себя плохо: очень плохо. В вечер нашего приезда, после обеда, мы отправились с ней вдвоем погулять по аллее, примыкавшей к саду. Присев на каменную скамью, мы не знали, что сказать друг другу: нам всегда было как-то не о чем говорить. Титит подумала минуту, потом с любопытством посмотрела на меня. «Тебе действительно хватает твоей учебы? — спросила она. — Тебе так хорошо? Ничего другого тебе не хочется?» Я покачала головой. «Мне этого хватает», — ответила я. И это была правда: завершив учебный год, я не видела впереди ничего, кроме следующего учебного года и экзаменов на степень бакалавра, которые надо было сдать хорошо. Титит вздохнула и снова погрузилась в свои свадебные мечты, которые заранее казались мне пустыми, несмотря на всю мою к ней симпатию. На следующий день приехал Жак: он сдал и весь светился гордостью. Он повел меня на теннисный корт, предложил перекинуться мячом, а потом разбил меня в прах и непринужденно извинился, что использовал меня в качестве «пенчинг-бола». Я понимала, что уже не слишком его интересую. Однажды я слышала, как он с восхищением отзывался о девушках, которые, учась в университете, находят время для игры в теннис, выходят по вечерам, танцуют, хорошо одеваются. Впрочем, его пренебрежение меня не задевало: я не страдала от того, что неловка в игре, что у меня допотопного кроя платье из розового эпонжа. Я стоила больше, чем эти расфуфыренные студенточки, которых Жак предпочитал мне: однажды он это заметит.