Виктор Рябинин - Потрошители морей

— Надеюсь, поговорили с другом? — спросил меня дон Алонсо через неделю, заманив малагой на обед в свой дом.

Ничего не изменилось. Всё было, как и в первый раз. Командор восседал за столом каменным статуем, капитан Диего крутился словно на угольях, непонятно с какого такого переляху.

— А как же! — заверил я честную компанию и знаком дал понять, что пора бы перейти к выпивке. — Великая любовь у француза с вашей ненаглядной дочуркой. Впору сватов засылать, чтоб ненароком байстрючёнок у молодых не проклюнулся, — под конец пошутил я и показал на пальцах, как деток заделывают и как сговор обмывают.

Намёк мой хозяева сразу поняли правильно. Дон Алонсо де Орландо налился кровью до краёв, а капитан Диего Карвальо Сорита по привычке подпрыгнул до потолка, а назад вернулся уже с обнажённой рапирой. Однако, меня не тронули, к тому же, донья Изабель поспешила унять мужа:

— Дон Алонсо, — вскричала она, — убейте его, но только не в нашем доме!

А далее, скрежеща зубами, она обрисовала всю подноготную любви своей чахлой кровинушки. Но не к Олешке Голому, а к другу семьи и желанному жениху, проверенному боями и мирной жизнью капитану Сорита. Оказалось, что Диего и Беатрис чуть ли не с колыбели обручены, что в Испании у них совместное хозяйство на виноградниках, что напрасно француз надеется быть обладателем девицы и приданого, и что бравый капитан хоть завтра проткнёт Олешку насквозь, ежели тот не уймётся.

— Смею заверить, — с прежним почтением ответствовал я, — и чем угодно могу поручиться, но француз после Дня Всех Святых, который уже не за горами, будет испытывать к субтильной Беатрис лишь глубочайшее почтение, но никак не трепетную любовную страсть, — я тут же раскланялся, как чистокровный испанец, сорвал с головы шапку, как делают истинные кабальеро, грохнул ею о порог и пошёл искать Олешку Голого, чтобы с ним перетолковать о клавесине и другой какой музыке…

— Алексей, — спросил я друга после недельного раздумья по поводу никчемной любви к дочке командора, — Лексей Иваныч, а кто будет ночью за инструментом потеть, если ты и впрямь во флигелёк к Беатриске вломишься, чтоб клавесин на сон грядущий послушать, а заодно и пробить дырку в доске?

— Мне это неведомо, да и без надобности, — отмахнулся неразборчивый друг.

— Тут или тебя в ловушку заманивают с неясной пока целью, — начал размышлять я, — или девица на все руки мастерица. И жнец, и на дудке игрец.

— Попробую, тогда скажу, — буркнул столярных дел подмастерье куда-то в сторону, словно как не со мною задушевно беседуя.

— Ты не пробуй в омут с головой, — стал я наставлять непутёвого, — а сначала узнай, что за публика будет на ваших спевках. В какое окно прыгать, если не тот коленкор. Про жениха Диего всё выведай, мол, не на сносях ли лебёдушка? А то примешь смерть прямо на клавесине и даже без исподнего. Вот музыка-то будет! — я даже прыснул в кулак, представив красный зад на белых клавишах слоновой кости.

Однако, смеяться тут было нечему, а пора было думать, как уберечь сотоварища от явной погибели. Тем более, что этот баран одно твердит:

— Люба мне Беатриска пуще живота своего. За неё и жизнь положу играючи.

Ладно, думаю я дальше, придётся временно потворствовать дураку. Чем бы дитя не тешилось, а там, глядишь, и сам поймёт, где подстилка мягче. Но с другой стороны, если присуху наколдовали, то придётся в день побега вместе с оружием и Беатриску с собой выносить с форта. А уж там, как бог пошлёт! Может, девку по дороге потеряем, а может и у меня крестник появится. Вот завтра-послезавтра командору с капитаном пустыми разговорами бдительность притуплю и начну готовиться к военной операции совместно с дружественными силами воинов Мягкого Сердца. Лишь бы Олешка раньше времени горячку не порол и в победители не рядился. Друг с моим планом согласился, обещался до времени с чувствами совладать и Беатриске ничего не выдавать даже в телесном томлении.

Всё бы так и докатилось до победного конца, если бы не рухнули наши надежды в преисподнюю прямо на следующий же день, а мы не оказались на краю невозвратной пропасти…

Заправлял всей католической верой форта представитель беспощадной испанской инквизиции падре Меримор де Вега. Суровый дядька в чёрной сутане и с капюшоном до глаз, при всяком случае сующий свой волосатый кулак всем и каждому прямо под нос для лобызания. Был он чуть ли не главнее самого командора, прикрывая свои действа крестом и вечным словом библии. И выходило, что за всем следил и каждого назидал падре Меримор, чуть ли не заглядывая прихожанам в котёл, а не то и в постель. Нас с Олешкой сразу предупредил, чтоб мы ни одной церковной службы не пропустили, будь в своих землях хоть протестантами, хоть католиками иного толка. Ему, мол, всё равно кого обращать в истинную веру испанского догмата. Мы это указание соблюдали без изъяна. В церковь ходили вслед за всеми с достойной регулярностью, но молились в чужом храме молча и лишь своему богу. Так что никакого вражеского поползновения со стороны падре в нашу сторону не было. А главное, не лезли мы вперёд, не выделялись из толпы, пока не дошёл до командора слух о связи моего француза с его дочкой. Добрые люди дону Алонсо в уши напели, а падре Меримору донесли об этом, как пастырю и блюстителю нравов. Вот и состоялся у меня разговор с де Вегой, вскорости после признания Олешки. Да какой разговор! Так, словом перебросились, едва я к руке приложился. А через миг стражники уже крутили мне руки, а ещё парочка уже бежала в другой конец площади за моим товарищем. А ведь всего-то и спросил меня католический поп примерно следующее: