Виктор Рябинин - Потрошители морей

— Дик, — хохотнул друг, — все женщины получают своё единственным способом, но каждая к этому идёт своею дорогой. Одна пьёт, другая поёт, третья танцует прямо на столе, а Белла накручивает себя разговорами, а как только дойдёт до монастыря босых кармелиток, где провела не один год, тогда и бери её голой рукой. Но знай, она женщина серьёзная, шалостей не терпит, и, тем более, спуску тебе не даст.

С этого наставления я не многое вынес, но насторожился. Со стороны Арабелла Писстон смотрелась вполне употребительно, хоть и не сочилась свежестью. Это был не набухший розовый бутон, а вполне распустившееся соцветие, но без явных следов увядания. Да и весь её облик внушал доверие, вызывая подспудное чувство уважения к человеку, осознанно выбравшего тропу нелёгкого труда падшей не до конца женщины, как говорят снобы, тайком мечтая припасть к голым ногам жрицы продажной любви. Да что говорить? Даже для придания веса в глазах окружающих, любой моряк посчитал бы за честь возлечь рядом с умудрённой опытом Арабеллой, чтобы затем свысока накопленного опыта поглядывать на зелёных юнг, восторгающихся при разговении после поста мелкими соусницами портовых шлюшек, так и не зачерпнув жгучих яств из глубинного казана страстей настоящей женщины. Что тут говорить, когда после некоторого возлияния, в бледном свете ночного светила, скупо пробивающегося в нашу келью через амбразуру окна, Белла смотрелась недоступной матроной всякому жаждущему утехи путнику, вплоть до впавшего в целомудрие церковного сторожа? Хотелось прильнуть ко груди бывшей монахини в поисках отпущения грехов и телесного успокоения. Такова сила женщины, неиспепеляемая даже костром инквизиции!

В четвёртую ночь, проведя меня по закоулкам Парижа, Белла наконец-то уткнулась в монастырскую стену и властным голосом настоятельницы приказала:

— Сын мой, разоблачайся!

Я немедля оголился, представ во всей возможной для мужика красе, желая освободить Беллу от тягомотных воспоминаний о кармелитках и их не полной женской ценности. Французская баба, однако, и бровью не повела в ответ на мой неприкрытый вызов. Наоборот, она спокойно оглядела меня со всех сторон, поворачивая, словно любопытная девчонка свою первую куколку, затем ощупала, как цыган жеребца. Особо выдающиеся места, она даже взвесила на ладони, прикинув размер на своих пальцах. После такого действа она впала в некоторое раздумье, словно испрашивая разрешения свыше, и только после этого ритуала кивнула головой:

— Дик, ты мне подходишь, я не нахожу изъяна.

После чего она не спеша разделась и возлегла на наше скудное ложе. Я прошёлся взглядом по распростёртому телу и кинулся головой в омут, прицельно и вполне естественно выбрав общую точку нашего пересечения. Натренированно по прежним приложениям сил, я сразу попал в привычное щекотливое положение. Мгновенно оценив обстановку, я преисполнился чувством ответственности за порученное дело и готов был пуститься вскачь по ухабам дорожной карты, раскинувшейся подо мной французской недвижимости. Короче говоря, я приготовился преподать со своей стороны жестокий урок кочевряжистой Белле за моё длительное унижение её словесным блудом.

Но не тут-то было! Я вдруг почувствовал, как крепкие руки Арабеллы, обхватив меня за плечи, остановили мои поступательные движения. Я в недоумении замер, ожидая нового подвоха со стороны бывшей монахини.

— Не спеши! — приказала мне женщина и непонятно добавила прямо в ухо:- Я сама!

После чего, она опустила руки прямо на мою талию и, проявляя недюжинную силу и сноровку, стала елозить мною по себе. Ну, словно смычком по скрипке, наигрывая только ей понятную музыку. Я хотел было прекратить такое непривычное безобразие в отношениях, но неожиданно смирился, словно ручная пила руке мастера, почуяв некоторую приятность от такого разврата. В конце-то концов, не главное, кто у штурвала, лишь бы поймать ветер в свои паруса!

Не поймал! Лишь только я начал входить в раж, искусная Арабелла, чудом уловив мой победный настрой, сжалась в комок и прижала меня словно сосунка к тёплой своей титьке, смиряя с горечью мужского поражения. Однако, не до полной сдачи в полон, а лишь до следующего посыла на абордаж. Словом, Белла играла со мною как кошка с мышкой, то заводя до остервенения, то останавливая на полном скаку. Я недолго негодовал, так как вскоре и сам начинал понимать толк в этой забаве. Ведь под присмотром бывалой француженки можно было сколь угодно долго исполнять запев райской песни, не доводя её до положенного природой конца. Как Белла угадывала допустимый предел моего терпения, я до сих пор не понимаю, однако, очень скоро даже мысленно не противился ей в этой игре. К утру, своим долготерпением она измучила меня столь изрядно, что бурное завершение нашего знакомства, не позволило даже помыслить о повторении приобретённого опыта, и мы заснули на плече друг у друга без мыслей в пустых головах. В последующие ночи я уже сам менял галс и скорость движения, а когда поменялись местами, то даже в трюме чувствовал себя на капитанском мостике. Не доверившись слову, каждый легко может проверить мою правду, найдя подходящую дуру для подобного опыта.