Владислав Артемов - Император

— О, это недаром! — пробормотал Бубенцов. — «И гад морских подземный ход...»

Он теперь с большим уважением и вниманием приглядывался ко всякому символу, расставленному жизнью на его пути.

— Отрекаюсь! — крикнул он, склонившись в колодец.

Прислушался. Следовало ожидать, что отзовётся подземное эхо: «...каюсь, каюсь...» Но никакого торжественного гула не последовало. Только звякнуло железо и человеческие голоса заматерились на дне. То были сантехники, возившиеся с неисправной ржавой задвижкой. Бубенцов пригляделся, смутно различил во мраке два чёрных, поднятых к нему лица. Луч фонарика из тьмы больно ударил в глаза.

— Чё надо, дебил? — прогудел толстый блатной баритон из ада.

Подельник баритона, высунувшись из дыры, оглядел фигурку Бубенцова, выплюнул под ноги ему дымящийся огрызок сигареты:

— Да он, в натуре, и в самом деле дебил!

— Воспитанный человек никогда не говорит то, что думает! — с достоинством ответил ему Бубенцов, вспомнив наставления и уроки Шлягера. — Вот так-то, господа эфиопы!..

Урка поднял брови и добавил уже гораздо мягче, дружелюбнее:

— Из соседнего дурдома, видать, сбежал!.. И там, блябу, бардак! Слышь, Лёха!..

Вот отчего в кранах Лефортовской больницы не было с утра воды, догадался Бубенцов. Несмотря на грубый приём, Ерошка искренне обрадовался встреченным людям. У него теперь было два свидетеля. Два свидетеля, которые в случае чего выступят в его защиту. «Он дал слово, что отрекается!» — скажет благородный блатной баритон. «Но исполнил ли он своё обещание — это уже нам неведомо, ваша честь, — честно добавит тонкий, хриплый альт. — Но слово дал, в натуре, а слово его, блябу, имеет вес и невероятную силу! Лёха может подтвердить...»

2

Обойдя свои владения, Ерошка добрался до конечной точки. Теперь спешить было некуда. Круг замкнут! Бубенцов приостановился перед дверью, пошаркал ногами о резиновый коврик. Покосился на аккуратно стоящие у стены знакомые калоши с алой выстилкой. Поиграл бровями, покривил губы так и эдак. Он бы, вероятно, ещё долго готовил лицо, подбирал выражение, но хлопнула в конце коридора дверь, звякнуло ведро, на лестнице послышались шаги.

Бубенцов постучался в матовое стекло.

— Войдите!

Бубенцов вступил в помещение.

Повсюду видны были следы торопливых сборов. В беспорядке валялись листы, папки, календари, коробочки от лекарств, карандаши, штативы с использованными капельницами, визитки, скоросшиватели, пустые ампулы, толстые бухгалтерские книги, клочки ваты. Пуговицы, сломанные часы, фантики, значки, открытки, квитанции, черновики стихотворений и прочий никчёмный прах. Как будто здесь только что закончился обыск. Арест пропагандиста. Ещё гремели саблями жандармы на лестнице, уводя... Сквознячок пошевеливал разбросанные по полу листки прокламаций. Один из стульев валялся у окна. Клеёнчатая кушетка запрокинулась, топыря железные ноги. Рядом истекала искалеченная капельница.

Агриппина Габун, стоя на стуле, соблазнительно вытягивалась, доставала с верхних полок папки с документами, передавала Насте Жеребцовой. Бубенцов жалко улыбнулся, кивнул девушкам. Но стервы, как бы не заметив его, равнодушно отвернулись. Потянуло холодом по лодыжкам, ветер просквозил по помещению, снова пошевелил разбросанные листы. Ерошка поспешил прикрыть дверь.

Враг был здесь. Враг сидел за столом. Одет поверх обычного своего белого халата ещё и в овечью тужурку мехом кверху. Вот же удумал, негодяй!.. Остроумно! В овечьей шкуре-то... Бубенцов глядел на лицо, несколько вытянутое вперёд, с толстыми губами, ставшее уже почти родным. Плешь, прикрытая слипшимися завитками волос, большие оттопыренные уши. О, волчья твоя морда!..

Адольф Шлягер мельком глянул на вошедшего. Ни единой эмоции не отразилось на сером лице. Как будто не узнал. Перебирал бумаги, ненужные отбрасывал. Зябко шмыгал простуженным носом. Бубенцов некоторое время стоял, ожидая, когда хоть кто-нибудь обратит на него внимание. Среди разора из угла в угол слонялся чёрный кот, подрагивая кончиком хвоста, глядя кругом с тоской и ненавистью. Мельком взглянул на Бубенцова, скрылся за штабелем отчётов, сваленных рядом с батареей отопления.

Адольф поднял голову, сощурил глаза.

— А-а, это вы. Ну, входите, входите, — пробормотал гнусаво и шмыгнул носом.

Ерошка переступил с ноги на ногу.

— Отрекаюсь! — выкрикнул хрипло, решительно. — Всё кончено!

Постоял, подождал ответа. Снова переступил с ноги на ногу. Ничего не произошло. Он-то, честно говоря, предполагал совсем иную реакцию. Решимость стала немного ослабевать. Вероятно, его просто не поняли.