Владислав Артемов: Император

Бубенцов стал спускаться к санитарам. Здесь ему пришлось немного приподняться над землёю и повиснуть, чтобы заглянуть сверху, через плечо старшего. Лицо мёртвого человека, лежавшего на носилках, показалось ему знакомым. Да и вся мизансцена с ничтожными диалогами могильщиков казалась повторением известного. Всё, что они делали, произносили, и даже то, что они думали, — он знал наперёд. Впрочем, ситуация и в самом деле как будто повторялась. Точно так же и с таким же точно интересом рассматривал он когда-то свою разложенную на софе одежду, собираясь в Колонный зал Дома Союзов. Кое-что, правда, теперь прибавилось. Прибавился объём. Лежащий перед ним на сугробе двойник был выпуклый. Выпуклый и неподвижный, словно кукла или манекен.

Молодой санитар, уложив косную восковую копию на носилки, снова пошарил рукою в снегу, принялся разгребать... Сдвинул в сторону занесённый снегом картон.

— Ух ты! Да тут ещё один. Одна, вернее.

Женщина с белым, заледенелым лицом, вызволенная из-под снега, была, кажется, Верой. Ерошка протянул руку, но напрасно. Ни на что повлиять здесь он уже не мог. Всё, что следовало, было им уже сделано.

«Какая красивая! Какая страшная, строгая, пронзительная красота!..» — думал он с восторгом. Наклонился поближе, не дыша, разглядывал милый образ.

Санитары между тем уносили на носилках восковую куклу, достоверно изображавшую его самого. Но Ерофею не было до этого никакого дела. Непрерывный тоскливый вой внезапно утих. Вместе с телом уносили санитары и тот мучительный ультразвук тоски, что сверлил всё это время его мозг, изводил, изматывал душу. Уносили ненужную, иллюзорную жизнь. В наступившей отрадной тишине ясно прозвучал родимый голос. Ерофей поднял голову, обернулся на зов. В ослепительном свете увидел ту, что окликала его. Это была его подлинная жизнь. Блаженная, благословенная. Это была его настоящая Вера!

«Так во-от...» Бубенцов заплакал снова, но теперь уже от небывалого, невыносимого счастья. Только теперь, только теперь понял он всю разницу. Только теперь всем своим существом разглядел, постигнул, чем же отличается истинно Прекрасное от просто красивого! И какая между ними устроена непроходимая пропасть!

Чем же? Ну?.. Какая же пропасть?

А вот этого выразить, объяснить он уже не мог. Увы. Не бывало никогда таких слов в человечьем обиходе. Не бывало. Обычные же слова, к которым мы привыкли и которые всегда у нас под рукою, все они, к сожалению — трёхмерны.

Конец.