Каролина Сеттерваль - Давай надеяться на лучшее

Я мечтаю, чтобы разговор о небе как можно скорее закончился – и так и происходит, причем по инициативе Ивана. Устав слушать, он сам переводит разговор на то, что ему более понятно. Он спрашивает, что делает поезд в метро, где сидит «метроводитель», передразнивает голос из громкоговорителя, предупреждающий о том, что двери закрываются. Поворачивается к дяде, ища у него подтверждения, и вскоре они увлечены игрой в прятки. Моя подруга продолжает говорить о том о сем. За окнами вагона метро проплывает наша прежняя станция, и я отвожу взгляд, чтобы не видеть дома, в котором мы жили в этот день два года назад. Переехав оттуда в прошлом году, я дала себе слова никогда больше туда не ездить и пока его держу.

Когда мы добираемся до места, в воздухе повисла морось и небо посерело. Впервые более чем за год я снова на кладбище, где мы с тобой в течение нескольких лет гуляли по вечерам; сперва без Ивана, потом с Иваном в животике, позднее – неся его в слинге на животе. Сегодня он идет сам, важно выступая между мною и твоим младшим братом. Держа за руку меня и дядю, он время от времени командует нам приподнять его над землей, чтобы он сделал шаг высоко в воздухе. Это место не имеет для Ивана особого значения. Он не помнит церемонии в большой часовне слева от входа, когда сто пятьдесят человек пришли с тобой проститься. Не помнит дорожек, по которым я тащила коляску между лужами, пока оставшаяся часть Швеции смотрела мультик про Дональда Дака в первый канун Рождества без тебя. Сейчас осень, и пройдет еще пара месяцев, прежде чем выпадет снег. Меня охватывает жутковатое чувство, что это кладбище преследовало нас, с тех пор как мы стали говорить о себе «мы» – оно звало нас к себе с самого начала, и вот все мы здесь. Разными путями, в разных ипостасях, однако здесь.

Подступают сумерки, мы одни в роще памяти. Мы достаем свечи, и Иван помогает моей подруге поставить их в траву. Там, где расположена роща памяти – на одиноком холме, торчащем среди колыхающихся равнин, дует сильный ветер. Он пробирает до костей, и некуда спрятаться. Мой шарф полощется на ветру, волосы лезут в глаза. К нашим свечам тоже подбирается ветер. Одна из них раз за разом гаснет, но моя подруга терпеливо поворачивает ее, зажигает снова. И в третий раз. Разговаривает то со свечами, то с Иваном, то с тобой. Мы с твоим братом молча стоим позади нее. Я плотнее запахиваюсь в пальто, прячу подбородок в шарф, так что там становится тепло и влажно от моего дыхания. Твой брат стоит рядом со мной, отогревая руки в карманах джинсов, одет он не по погоде. Он в курсе моих домашних дел, однако эсэмэсками мы заранее договорились не обсуждать это при Иване. Иван, со своей стороны, уже устал от свечей, и его взгляд скользит по газону под холмом. Ему хочется сбежать с крутого склона, вместо того, чтобы стоять и глазеть на свечу, которая не желает гореть. Он подходит к нам, берет твоего брата за руку, нетерпеливо тянет, говорит: «Давай! Пошли!»

Твой брат, кажется, с облегчением воспринимает повод подвигаться и избежать той напряженной тишины, которая возникла в нашей небольшой группе. Подруга хочет остаться еще немного. Я, вконец озябшая, стою у нее за спиной, а она сидит на корточках, глядя на зыбкое пламя. Теперь, когда ей не мешает постоянная болтовня Ивана, она обращается прямо к тебе. «Привет, дорогой Аксель, – говорит она. – Мы любим тебя и тоскуем по тебе. Думаем о тебе каждый день, так и знай. Иван такой чудесный мальчуган. Надеюсь, ты видишь его оттуда, где ты сейчас». Для моей подруги, похоже, естественно обращаться к тебе посредством зажженной свечи в Роще памяти. Полагаю, именно для этого и устраиваются Рощи памяти. Сама же я не могу выдавить из себя ни звука. Мне с трудом удается вызвать в сознании твой образ, вместо этого я пытаюсь сосредоточиться на себе. Что мне следует сказать сейчас? Что сделать? Не странно ли, что я молча стою позади, а моя подруга сидит впереди рядом со свечой? Разве все должно быть не наоборот? Может, мне следует сделать шаг вперед? Что я должна сказать? Долго ли мы тут еще пробудем? Куда девались Иван и твой брат?

Мой взгляд скользит прочь от свечей, по лугу между Рощей памяти и часовней. И вижу Ивана и твоего брата, бегущих вниз, прочь от нас, – они направляются к часовне и большому кресту перед ней. Их силуэты уменьшаются по мере того, как они удаляются от нас. Твой брат держит Ивана за руку, и я вижу, что он специально бежит медленно, как в замедленной съемке, чтобы Иван мог поспевать за ним. Их фигурки кажутся маленькими-маленькими среди бескрайнего ландшафта. Звуки тоже удаляются. Низкое небо и большой крест перед капеллой смыкаются у вершины креста. Красиво. Символичная и грустная картина. Я вижу, как твой брат щекочет Ивана, и тот кидается на траву. Твой брат поднимает его высоко в воздух, тянет к небу, сажает себе на плечи. Иван дрыгает ногами, его вязаная шапочка сваливается с головы и падает в траву, издалека я слышу его радостные крики. Тут я немного расслабляюсь. Ивану хорошо.